После новейшей истории прошли еще естествознание и римское право. Вместо последнего в расписании значилась физическая подготовка, которую вел сам доктор Мамонтов, но урок заменили. Поэтому последними преподавателями, с которыми сегодня общались лицеисты, стали отец Коллодий и отец Маврикий. От обоих было бесполезно ждать новостей. Мамонтов, не считаясь со своим предметом, любил поговорить на отвлеченные темы, и вот его задержали некие дела. Не иначе, как Раевский приволок-таки заразу, и в этом случае занятость доктора получала объяснение. И все же Раевским нельзя было не восхищаться. Бегство представлялось пусть безумным, но все-таки подвигом. Лицеистов сковывал страх при одной лишь мысли о выходе за Ограду, да еще без сопровождения, без соборной молитвы, в одиночку. Нужно быть действительно отчаянным человеком или хотя бы повредиться в уме. Швейцер, например, ни за какие блага…
…Он уперся обеими ладонями в дверные створки и с силой толкнул. Те разошлись, открывая взору просторный зал; пол уже был покрыт мастикой, которую оставалось растереть.
Серьезные мысли улетучились.
– Ого-го-го! – завопил Швейцер, впрыгнул ногами в щетки и помчался через зал наискосок в левый дальний угол.
Сзади послышался топот. Нагле, Берестецкий, Недодоев и Шконда, приданные ему в усиление, расхватали щетки и тоже ринулись на штурм зала, прочерчивая в мастике широкие борозды.
– Куколка, поаккуратнее! – крикнул умница Берестецкий и на бегу пригладил пробор. – Вас только недавно прооперировали!
– Сейчас, Берестецкий, оперировать будут вас!
Швейцер, угрожающе пригнув голову, полетел на советчика. Но пол еще не был скользким, и тот, остановившись, следил за ним с издевательской ухмылкой. Недодоев со Шкондой затеяли футбол; щетка метнулась в ноги Швейцеру, который смешно споткнулся, взмахнул руками и рухнул ничком.
– Ну вот! – Берестецкий, похоже, по-настоящему встревожился. – Швы разойдутся! Я серьезно говорю.
Он