…Ночью Антон сильно захотел пить, проснулся. В простывшей кухне, глотая из высокого стакана отдающую хлоркой воду, он как бы нечаянно взглянул в окно – скамейка была пуста, и мёртвые листья, словно размножившиеся пешки на доске, подтягивались ветром друг к другу.
5
Радость Антона по поводу работы плечом к плечу с самим Фертом была преждевременной. Обнаружилось ещё одно отличие от компаний и фирм, с которыми ему приходилось иметь дело прежде: вербовщик, привлекая в «УЖАС» новичка, получал от организации единовременное скромное вознаграждение, но в дальнейшем уже не стриг никаких купонов. «УЖАС» содрал с той же сайентологии лишь форму набора, так называемый рекрутинг – для удобства первой беседы и поощрения активных вербовщиков. «УЖАС» ничего не производил и не продавал, а потому и ощутимых выгод от последующей деятельности новичков начальникам не было. Так что Ферт с лёгкостью определил Беллогорского в звено Коквина.
Антон отметил про себя, что это ещё не худший вариант. Например, угрюмый, пещерного вида Свищев вызывал у него куда меньше симпатий. А в Коквине чувствовался фанатизм – нерассуждающий, тупой – и только. Ни страха, ни почтения он с первого взгляда не внушал. Помимо Коквина, в звено входили Холомьев, Недошивин, Злоказов и Щусь.
Форма уравнивала этих, в общем-то, не похожих друг на друга людей. Лицо Холомьева не оставляло ровным счётом никаких надежд на физиогномически познание личности. Антону никогда не встречалась столь невыразительная, поблекшая рожа. Он затруднился бы вспомнить, спроси его кто-нибудь, какого цвета у Холомьева волосы, какого – глаза. В памяти удержался лишь рот – вернее, то обстоятельство, что рта не было. На месте рта находилась узкая щель для магнитной карты. От Недошивина со страшной силой несло дешёвым одеколоном, а на плечи его гимнастёрки, словно манна небесная, осыпалась перхоть. Лоб и подбородок Недошивина угрожающе выпячивались вперёд, а нос, глаза и губы казались вмятыми в полость черепа мощным резиновым ударом. Злоказов, вопреки традициям «УЖАСа», мог бы гордиться своей внешностью – он был безупречен и прекрасен, как небесный херувим, однако – на свою беду – не ценил и не видел собственной красоты, а значит, подпадал под общее правило никчёмности. И, наконец, оставался Щусь, который в совершенстве соответствовал юркому, мышиному звучанию своей фамилии – был он маленький, увёртливый, с безбровым крысиным личиком и постоянной бессмысленной улыбочкой на губах.
Сделав эти предварительные наблюдения, Беллогорский с горечью представил, каким, в свою очередь, отражается он сам в глазах своих новых товарищей. И почувствовал острый укол злобы –