жил уединенно в своей поэтической мастерской. Он мало спал. Между 7 и 8 часами вечера он ложился, вставал в полночь и работал в белой доминиканской шапочке, подпоясавшись золотою цепочкою, до рассвета, потом, так как натура его требовала движения, сам ходил в типографию – сдать написанное и просмотреть корректуры. Но корректуры эти не были обыкновенные. Их требовалось от 8 до 10 на каждый лист, так как Бальзак не имел дара – точно выражаться и не сразу находил подходящие слова, а равно и потому, что только при переделках его рассказ получал строгую последовательность и он мало-помалу придумывал описания и подробности разговоров. Половину своего гонорара, а вначале иногда и больше половины он платил за напечатание. И никогда никакая горькая нужда не могла заставить его выпустить свое произведение, не обработав его так, как он желал. Бальзак приводит в отчаяние наборщиков, но корректуры мучат и его самого. Первые гранки оттискиваются с большими пробелами между абзацами и с очень широкими полями; но поля эти мало-помалу все исписываются, исчеркиваются разными линиями, и под конец корректура едва-едва не обращается в одно сплошное черное пятно. После этого тяжелая, беспорядочно одетая фигура в мягкой шляпе с сверкающими глазами спешит из типографии домой, и не один человек из толпы, ценя его дарование, робко и почтительно сторонится перед ним с дороги. Опять настают часы труда. Наконец рабочий день заканчивался перед обедом или визитом к красивой и умной даме, или посещением антикварных лавок в чаянии найти там редкую мебель и старинные картины, и только перед вечером окончательно отдыхал неутомимый труженик.
«Иногда, – рассказывает Теофил Готье, – утром он приходил ко мне, охая, усталый, с головокружением от свежего воздуха, подобно Вулкану, убежавшему из своей кузницы, и падал на софу. Долгое сиденье по ночам возбуждало у него аппетит и он делал род теста из сардинок с маслом, которое намазывал на хлеб, и это напоминало ему легкие закуски во время поездок. Это была его любимая закуска. Только что поест, как сейчас же ложится спать, с просьбою разбудить через час. Не слишком заботясь об этом, я берег его сон, столь честно заслуженный, и наблюдал, чтобы в доме не было шуму. Бальзак просыпался сам и когда видел, что вечерние сумерки застилают уже темным покровом небо, то вскакивал и накидывался на меня с бранью, называл предателем, вором, убийцею. По моей вине, – говорил он, – он теряет 10 т. франков, потому что не спи он, он задумал бы план романа, за который получил бы эту сумму (не говоря уже о втором и третьем издании). Я виновник ужасных катастроф и неурядиц. Я помешал ему устроить разные сделки с банкирами, издателями и герцогинями. В старости он окажется неоплатным должником. Этот роковой сон стоит ему миллионов!.. Я же радовался, видя, как здоровый румянец опять играет на его всегда бледных щеках».
Возьмите недавно появившийся библиографический труд[3]; при помощи его можно проследить работу Бальзака изо дня в день, прочтите его письма и тогда вы увидите,
