А вот с Немцовым можно было легко договариваться, потому что он как раз очень уважал формальную логику. Его заносило частенько, он иногда витал в облаках, но если было четко показано, что дважды два четыре, то он не оспаривал, соглашался.
Мне кажется, у нас была какая-то взаимная симпатия, очень долго, на всех этапах. Светлый был человек, открытый, добрый. Так глянешь не слишком внимательно: внешне – просто Остап Бендер с этими вечными белыми штанами. А на самом деле он очень серьезный был и глубокий. И гораздо более рациональный, чем казался. В политике он себя чувствовал как рыба в воде. А все эти внешние атрибуты в стиле «рубаха-парень» – совершенно наносное.
Предполагаю, что, как человек думающий, он наверняка часто сомневался, колебался, а потому – ошибался. Но, кстати, свои ошибки он признавал очень тяжело. Вернее, просто предпочитал их забывать.
Вспомнил о нашей работе с Немцовым, и сразу в глазах эти страшные кадры: Борис, лежащий на этом мосту, в самом центре Москвы, с видом на Кремль, убитый выстрелами в спину. Так подло: не лицом к лицу, а в спину…
Кто мог подумать, что это может произойти?
Уже несколько лет нет Бориса. А вспоминается постоянно: молодой, энергичный, живой, с вечной улыбкой на лице. Самый молодой губернатор, страшно популярный младореформатор, оболганный вице-премьер, несостоявшийся преемник, лидер Союза правых сил, оппозиционный политик…
А для меня навсегда – Боря Немцов из моего Комитета по законодательству…
Парламента у нас и нет
Чтобы завершить историю о моем романе с парламентом, должен я в заключение заявить одну парадоксальную вещь. Если смотреть на ситуацию без романтического флера, то, в принципе, нормального парламента у нас никогда не было, да и сейчас нет. Конечно, формально-то он есть, но если разобраться по существу, то это не парламент.
Примерно до 1998 года собрание депутатов, которые заседали сначала в Доме Советов на Краснопресненской набережной, а потом в здании на Охотном Ряду, было не парламентом, а неким местом, площадкой, где сталкивались политические и экономические интересы. И в этом месте часть проблем и вопросов решалась. Поэтому значение Верховного Совета, а затем и Государственной думы было намного выше, чем сейчас. Депутатам ведь тогда не просто спускали законы для одобрения, а бюджет для утверждения. Правительство было вынуждено ходить в Госдуму и доказывать свою позицию, администрация президента тоже была вынуждена с депутатами считаться. Почему? Да, собственно, потому, что расклад голосов в первых Думах всегда был не в пользу президента и правительства. Мы хоть чему-то тогда научились демократическому: искусству компромисса, искусству диалога, искусству политической борьбы.
А что сейчас? Сейчас парламент, как тот бронепоезд из революционной песни, «стоит на запасном пути». Штампует законы. Как кто-то хорошо сказал: если две ветви власти во всем согласны друг с другом, то одна из них явно