Ещё летом одну половину большой хаты Кравчуков заселила самогонщица Дарья с двумя взрослыми дочерями и внучкой. Другую половину – занял Владимир Бузина с женой Верой. Черноглазая, подвижная как ртуть их дочка Наденька со всеми быстро подружилась и бойко щебетала, заряжая соседей своей жизнерадостностью.
У жителей городка самогонка Дарьи пользовалась успехом. Бабой она была компанейской и не вредной. Её винокурня дымила постоянно. В то время законы страны были строгие, как она их обходила – одному богу известно. Одним словом, крутилась, ибо содержать девчат как-то было нужно. Тем более что у старшей симпатичной Надежды муж узбек, одарив её ребёнком, укатил в свой Узбекистан и больше не появлялся.
С хатой покойной Марии Перебейнос вырисовывалась явная интрига. Унаследовала эту недвижимость единственная её дочь Валентина. В оккупации у немцев она работала переводчицей. Не изменила она профессии, и после освобождения Украины от фашистов. Каким-то образом её работа была тесно связана с НКВД – теперь КГБ. Там же обретался и её муж Тимофей, угрюмый, молчаливый здоровяк. Сами они о своей работе не распространялись и красноречиво помалкивали. За ненадобностью половину хаты Валентина продала. Покупателями оказались переселенцы с Западной Украины, то ли Белоруссии. Новые жильцы приехали на собственной подводе с арбой в упряжке пары неплохих ухоженных лошадей – по тем временам целое состояние. Управлял лошадьми невзрачный, какой-то блеклый, заранее во всём виноватый, молчаливый мужичок. На подводе в окружении двух детей – мальчонки и девочки, восседала царицей престола рыжая, плотно сбитая щедрой природой особь женского пола. Кто в доме хозяин ясно было и без слов. Она оценивающе осмотрела любопытствующих соседей и деловито объявила: «Теперь мы с вами тут будем жить!». Степан, её муж ни словом так и не обмолвился.
– «Бандеры!» Стопроцентные бандеровцы! – решили зеваки и потихоньку разошлись по своим делам. А вот дети познакомились и подружились быстро. Ганя, однолетка с Надей, взявшись за руки, осваивали окрестности улочки. Стасик, худенький, но жилистый мальчик лет десяти кругами обхаживал Артура.
– Проше пана, дайте гыбы, – обратился он к нему, когда тот таскал окуней у моста на свежей воде, исходящей из шлюза работающей турбины.
– Что, Бандера, рыбы хочешь? А поймать самому слабо, не умеешь? – спросил его Артур.
– Так у нас в горах такой речки и такой гыбы нет, – ответил проситель.
– Не «гыбы», а рыбы. Что же у вас там есть? Почему вы сюда приехали? Чего вам дома не сиделось? – задал очередные вопросы удачливый рыбак, вытряхивая окуней из сачка в подставленный подол рубахи Стасика.
– Проше пана, у нас там была война. Страшно, людей убивали!
– Ты что, с гор своих свалился полоумным? А у нас тут немцы пироги и пряники раздавали! Знаешь ли, что твои бандеровцы убили моего друга Изю и его родителей лишь только за то, что они были евреями? УПА! ОУН! – судить их нужно! Все они фашистские прихвостни и убийцы.
– Пусть