Ее щеки порозовели, но она по-прежнему молчала.
Он так и знал! Раскаленная кровь Лёвеншёльдов бросилась ему в лицо.
– Я еще раз спрашиваю… ты меня не слышишь? Ты отказала Шагерстрёму, чтобы стать женой настоятеля или епископа?
Шарлотта резко вскинула голову. Он оцепенел – такой холодной яростью налились ее глаза.
– Само собой. Разумеется, – презрительно процедила она.
Он встал. Ответ подкосил его, но он неимоверным усилием воли постарался скрыть удар. Незачем показывать свою боль такому испорченному созданию, как Шарлотта. Но все же, чтобы потом себя не упрекать, он сделал еще одну попытку вернуть заблудшую овцу на путь истинный.
– Дорогая Шарлотта… нет слов, чтобы выразить мою благодарность за твою искренность. Теперь я понял, что для тебя важнее всего суетный внешний лоск. Беспорочная жизнь, верное служение Иисусу, моему Учителю, для тебя не имеет никакого значения.
Мягкие, кроткие слова. Он с нетерпением ждал ответа.
– Дорогой Карл-Артур, твои несравненные достоинства невозможно переоценить, и я их прекрасно осознаю и ценю. Хотя, конечно, не ползаю перед тобой в пыли, как тетки в нашей церкви. Они чуть не дерутся за право поцеловать твою беспорочную руку.
А вот это уже грубость.
Шарлотта хотела уйти, но он схватил ее за руку и удержал. Этот разговор нельзя повесить в воздухе, он должен расставить все точки над «i».
Когда Шарлотта съехидничала насчет теток в церкви, он вспомнил слова фру Сундлер, и злость заклокотала в душе с новой силой.
И опять открылась дверь в тайный сад души с бесконечными гроздьями убедительных и ярких слов.
И заговорил он так же – ярко и убедительно. Он обличал ее пагубное пристрастие к мирскому, ее гордыню, ее жалкое тщеславие.
Но она его не слушала.
– Это, наверное, из-за своей мерзости и зловредности я отказала заводчику, – холодно напомнила она.
Какое бесстыдство!
– Боже мой, что за испорченное создание! Ты же сама призналась, что отказала ему потому, что быть женой настоятеля или епископа почетней, чем женой заводчика, пусть даже очень богатого.
Но в душе его вдруг зазвенела тревожная струнка. Зачем он это говорит? Он же прекрасно знает, как горда Шарлотта. Она ни за что не станет оправдываться – пусть думают, что хотят.
Но он уже не мог остановиться. Каждое слово Шарлотты только подтверждало ее глубокую внутреннюю испорченность. Только послушайте, что она ему сказала!
– Милый Карл-Артур, стоит ли относиться всерьез к каждому моему слову? Я пошутила. Ты же сам прекрасно знаешь: ни настоятелем, ни епископом тебе не стать. Не по зубам.
Он и до этого чувствовал себя оскорбленным, но теперь просто ослеп от ярости. Он уже не прислушивался к осторожно тренькающей в глубине души струнке – остановись, пока не поздно… У него задрожали руки, кровь пульсировала в ушах тяжелыми, шумными ударами. Эта женщина доведет его до сумасшествия.
Карл-Артур понимал, что ведет