– Во всех городах нельзя побывать, – важно сказал Женя, – их очень много.
– Что ж, что много! А вы отчего нынче никуда не уехали?
– Ну, мы порастрясли денежки, – досадливо сказал Женя, – мой папа умеет это делать. А заграница кусается. Вот здесь и киснули все лето.
– И ты жалеешь? – кокетливо спросила Шаня.
– Зато я с тобой, Шанечка, познакомился.
– Но ведь это не так интересно, как заграница!
– Милая Шанечка, ведь ты знаешь, что я тебя люблю.
– Ты сам-то давно ли это знаешь?
– Да ведь мы еще недавно знакомы, Шанечка.
– А ведь признайся, ты бы так и не догадался, что ты меня любишь, если б я сама тебя не навела на эту мысль?
– Ну, да, вот еще!
– Нет, признайся, ведь так?
– Конечно, – важно сказал Женя, – вы, женщины, больше нас понимаете в делах любви, – это ваша специальность.
Глава 2
Сегодня Самсоновы обедали позже обыкновенного: Шанин отец только что вернулся из своей поездки в уезд. Он был не в духе. Шанька боязливо посматривала на него и старалась за обедом не обратить на себя его внимания. Но суровая фигура отца притягивала к себе Шанины взоры.
Полувосточный склад лица обличает в нем не чисто русскую кровь. Черные, густые и невьющиеся волосы начинают седеть. Черные глаза с желтыми белками мрачно блестят. Невысокий и узкий лоб, изборожденный глубокими прямыми морщинами, сжат у висков. Загорелое лицо имеет красновато-желтый оттенок. Плотный стан слегка сутуловат. От лица Шаня переводит глаза на мать: это – черноволосая и черноглазая женщина южнорусского типа, лет тридцати, еще совсем молодая на вид и красивая – Шаня похожа больше на мать, чем на отца.
Марья Николаевна предчувствовала, что Шане достанется от отца, и была недовольна: хоть она и сама иногда колотит Шаньку, но не любит, чтоб отец это делал. А отец угрюмо молчал… Наконец он пристально посмотрел на Шаню. Она зарделась под его взорами. Отец угрюмо спросил:
– Ну, что, перевели?
– Оставили, – робко ответила Шаня.
– Хорошее дело! Что ж, у меня шальные деньги за тебя платить? Вот как возьму веник…
– Вы только и знаете, – шепнула Шаня, ярко краснея.
Она знала, что отец может исколотить ее до полусмерти, но в ней сидит злобный дьяволенок, который подсказывает ей дерзкие ответы. Ей страшно, – но дерзкие слова словно сами срываются с языка.
– Молчи, пока… – внушительно и грозно говорит отец.
А мать смотрит на нее с упреком и делает ей, незаметно для отца, знаки, чтобы она молчала. Но Шаня не унимается и ворчит:
– Никто так не обращается… Я – большая.
– А вот поговори у меня. Зачем сапоги в глине?
– Не успела снять, – сейчас только пришла.
– А где была до этаких пор?
– Известно, где, – в гимназии. Где ж мне быть!
– Врешь, негодная! – крикнул отец. – Говори сейчас, где шлялась!
– Что ж, дома все сидеть, что ли! Уж и по улице нельзя пройти, и в саду нельзя погулять.
– Погруби еще! –