Звонарь. Жорж Роденбах

будет жалким осквернителем этих губ, если он отречется от них. Он мысленно называл Барб своей невестой и женой. Ему ни разу не пришла мысль увернуться от исполнения того, что он считал своим долгом, хотя в вечер поцелуя они не скрепили свою любовь никаким обещанием, никакой клятвой. Это ничего не значило. Было достаточно и поцелуя. Прикоснувшись губами к красным восковым губам, Жорис запечатлел их клеймом нерушимого договора.

      Он и не думал отрекаться. Он решился. Он пошел к старому антикварию.

      – Я пришел к вам, дорогой друг, по важному делу…

      – Как торжественно! Что такое?

      Борлюйт смутился… Он обдумал раньше, как приступить к разговору, но в эту минуту забыл про все.

      Он почувствовал себя растроганным, впал в сентиментальность.

      – Уже давно мы стали друзьями!

      – Пять лет, – сказал Ван Гуль. – Этой датой помечен мой старый дом – дата его реставрации и нашей дружбы.

      Начало было удачно. Борлюйт воспользовался этим.

      – Хотите, чтоб мы стали еще лучшими друзьями, еще больше сблизились?

      Старый антикварий взглянул на него с недоумением.

      – У вас две дочери… – продолжал Борлюйт.

      При этих словах лицо Ван Гуля передернулось, его глаза слегка блеснули.

      – Ах, нет! Будем говорить о другом! – прервал он резко, словно охваченный страшной тревогой.

      – Почему? – настаивал Борлюйт.

      Не объясняя в чем дело, антикварий продолжал, волнуясь все бол мне:

      – Это бесполезно… Прошу вас… Годлив не думает больше об этом… Годлив не выйдет замуж… Она хочет остаться со мной… Дождитесь, по крайней мире, моей смерти…

      Лицо Ван Гуля выражало тревогу и бесконечную скорбь.

      Совсем теряя голову, он стал жаловаться, изливать свое горе: