Одно из моих первых детских впечатлений о поэзии – это песни, которые поёт всякая нечисть: русалки, лешие, домовые. В те годы, когда я ещё совсем не знала никаких поэтов, кроме детских и Пушкина, я любила отрывки стихов, которые мне попадались в сказках, например какая-нибудь песня ведьмы или русалки. Мне нравились стихи-заклинания, ритмичные, тёмные, завораживающие. Они возникали совершенно неожиданно в прозаических текстах сказок. Они отзывались у меня в крови, как странное бормотание откуда-то из глубины веков, из сочленений костей, то, в чём звучит отголосок беззвучного крика природы. Что-то простое, дикое, тёмное, страстное и печальное, древнее, страшное, бросающее тебя прочь от всех выносимостей культуры – к самому сердцу мира. Я читала эти сказки с вкраплениями стихов на даче. Я была маленькая. Была гроза, скрипели доски, и сердце мира говорило со мной. Ведьма в сказке Петера Кристена Асбьёрнсена бормотала, когда лечила ногу гостя:
Воздух,
Вода,
Земля
И огонь!
Ногу сломал
Необъезженный конь.
Жилы срастутся,
Смешается кровь,
Всё, что разорвано,
Свяжется вновь!
Бразильский лесной дух Каипора пел:
Кто бродит по лесу,
Насмотрится чуда…
…Насмотрится чуда,
Но только об этом
Ни слова покуда!
Оборотень, которого домовые подкинули одной женщине вместо её ребёнка, говорил:
Стал я старый такой,
Как гора Вестервальд, и седой,
Но не видел я никогда,
В скорлупе чтоб кипела вода.
Маленькие человечки, помогавшие сапожнику по ночам, пели:
Теперь нам, красавчикам-мальчикам, можно
И не возиться с дратвой сапожной!
Сын чудовищного людоеда кибунго, перед тем как отец его съел, плакал:
Так и мама говорила:
Тебя кибунго съест постылый…
Так и мама говорила:
Тебя кибунго съест постылый…
Мельница доброго человека Доброгоста поскрипывала, будто говорила:
Течёт вода,
А жернова
Всё трут зерно,
Хоть ночь темна.
Царица вод, вышедшая замуж за крестьянина, уходя от него, пела:
За всё, что мы тут видели,
Калунга,
За