Минуту спустя она отсчитывала деньги, стоя у кассы, и, сбившись в третий раз, признала, что взволнована. Какая глупость.
– И еще это, – банка тихо стукнула о прилавок. Снова тот рыжий очкастый парень.
– Оставьте себе, – пробормотала Делоре, не глядя на него. С губ так и рвалась немыслимая грубость.
Он промолчал. Всей обращенной к нему правой стороной лица Делоре чувствовала, что ее пристально рассматривают. Да чего он в ней нашел интересного?
– Посчитайте, – сдалась она. Неважно; лишь бы уйти побыстрее. Она торопливо побросала продукты в пакет.
На улице Делоре обернулась, но тот парень не шел за ними. Делоре выдохнула, и Милли бросила на нее странный взгляд – настороженно, искоса. «Как давно мне не смотрели в глаза», – вдруг подумалось Делоре. Кажется, с самой смерти Ноэла. Все испуганно отводили взгляды, будто в ее зрачках свернулись змеи, готовые ужалить любого, кто их потревожит. И когда тип в магазине так и впился в нее, она даже не знала, как отреагировать…
Все же Делоре падала в беспокойство. Нет, медленно опускалась по спирали, виток за витком, слишком убаюканная скукой, чтобы замечать это. Время текло уже иначе, не как прежде, и жизнь Делоре преображалась в чью-то чужую, которая принесет ей что-то…
Дома Делоре разогрела суп. Но Милли не хотела суп, а хотела печенье. После смерти Ноэла Делоре начала терять контроль над дочерью: Милли отказывалась от еды, не соглашалась ложиться спать в десять вечера и в принципе слушать ничего не желала. Иногда Делоре казалось, что их отношения ухудшаются с каждым днем. Конечно, Делоре никогда не научится готовить так, как Ноэл, и у нее нет его интонаций – одновременно мягких и беспрекословных, которым Милли не могла не подчиниться. Куда уж Делоре до Ноэла. Он был добрым и хорошим и всегда знал, что делать и что правильно. Но Ноэл мертв. А Делоре хмурая и вечно усталая особа, и ей проще отшлепать или поставить в угол, чем уговаривать, так что лучше тебе позабыть о твоих маленьких надоедливых капризах, Милли.
– Если ты… – начала Делоре с раздражением в голосе. А что ты сделаешь, Делоре? Придушишь ее? Нет уж, милая – родила ребенка, вот и мучайся с ним до конца своей жизни. Делоре усмехнулась. – Только не рассчитывай, что я пожалею тебя, когда у тебя зубы разболятся от сладкого. Отправишься к врачу как миленькая.
– Ладно.
– Ладно, – Делоре пожала плечами, с легким недоумением разглядывая маленькую девочку напротив себя. Женщины должны любить своих детей, свою плоть от плоти, и Делоре, конечно, любила. Но иногда, вот сейчас, она этого совсем не чувствовала, как будто Милли значит для нее не больше, чем любой другой ребенок, увиденный впервые в жизни.
– Я пойду на улицу? – спросила Милли.
– Иди, только ненадолго. Пока снова дождь не начался.
День пасмурный и темный. Делоре нажала на выключатель, и свет лампы призрачно отразился на гладком оконном стекле. Она положила руку на стол (приятно гладкая поверхность, но несколько колючих крошек от печенья). Вот реальность,