Грозный идол, или Строители ада на земле. Анатолий Эльснер

стар и умом как младенец сделался, то я вот что придумал: говорите ему, что Бог не терпит такого общества – без управителей и начальников, и вот почему, собственно, пошли на нас разные беды – ссорятся внуки беглых каторжников из великой России, и потому надо, чтобы он, Демьян, власть явил. Это мы потом рассудим, как власть проявить и прочее, а пока идите без меня, скажите, что в Зеленом Раю неспокойно без его начальствования, – посмотрите, как обрадуется. Знаю я его, душа его – огонь, да вот воли не было, скажите и так еще: из России шлют полицейских, смотреть, что за деревня такая – без начальства, и в избах без икон; боится он полиции и наш будет, а как ум его ослаб, то будет он не управителем, а старой размалеванной куклой, вот мы и будем, значит, для блага общего начальниками…

      – Только чтобы по совести… – начал было Петр, так как, имея тайное пристрастие к деньгам, он в такой же мере был человеком честным и хорошим, и слова Парамона его встревожили, но Василий, терзаемый жаждой власти, быстро его перебил:

      – Подадим же, братья милые, руки друг другу и поклянемся держать все в тайне и заодно быть по совести…

      – Только боюсь, Парамон милый, – взволнованно заговорил снова Петр, нерешительно протягивая руку, – может, ты не по совести, и Бог не благословит начальствования нашего… Может быть, с умыслом каким говорил неправильно…

      – Пусть тогда моя эта рука отсохнет, – проговорил Парамон, поочередно подавая руку братьям. – Пусть тогда Господь в гневе Своем бросит молнию в мое хилое тело, и она прожжет его; пусть нападут на меня лютые болезни, и я буду лежать перед всеми, как сухой лист; пусть короста покроет меня… Пусть…

      – Довольно, довольно, милый Парамон, – испуганно воскликнул Петр, – мы видим, что совесть твоя чиста и что ты честнейший у нас… Пусть и меня постигнет то же самое, если я сделаю что-либо противное совести…

      – И меня, и меня, – проговорил Василий. – Только бы счастье иметь… для счастья, значит, общего… а в душе я всегда буду как голубь…

      – Вот это даже приятно слушать, милый Васенька, – сказал Парамон с чуть заметной улыбкой, и в глазах его что-то засмеялось, – ты совсем как голубь, и у Пети тоже душа голубиная, я уже знаю, а я сам посреди вас со святою книгою в руках, – овечка. Так идите же, братья милые, к родителю, а я пойду… молиться… Прощайте же.

      Парамон отошел от братьев, но вдруг, остановившись, обернулся и засмеялся.

      – Чего ты так смеешься? – спросил Василий.

      – Вспомнил племянничка нашего Алексея с его причудливой невестой. Такая жена замучает его, бедного, потому порченая она, и сны разные видит, и пророчества разные, по малости ума. Свобода такая, жениться хоть на ослице, уроде или прокаженной – подлинно потеха, и Бог посмеивается над свободным Зеленым Раем. Нет, братцы милые, не дадим племянничку загубить себя и на нем покажем, что мы – начальники. Впрочем, потом все это обсудим, о спасении, значит, а пока прощайте…

      Хромая на одну ногу, голая ступня которой, расплюснутая и красная, напоминала огромную гусиную лапу, и опираясь о палку, он быстро отошел