– Ну вот, – пробурчал тот, убирая секиру. – Черт возьми, неблагодарная это работа – убивать людей.
– В каком-то смысле только на это и надежда, не так ли? – отозвалась Шолла.
Клевер мотнул головой Хлысту:
– Ты будешь ему помогать.
– Я-то что сделал? – пискнул паренек.
– Ничего, просто ты самый молодой и бестолковый и тобой легче всего помыкать. Так что давай, принимайся за дело.
Хлыст печально кивнул, признавая очевидную справедливость сказанного.
– Так… на чьей же мы все-таки стороне?
Клевер снова осторожно почесал шрам.
– Вот один из вопросов, на которые лучше не пытаться отвечать, пока совсем не припрет.
Политик
– Ну, как?
– Болит, – прорычал Лео сквозь стиснутые зубы. – Болит, как черт знает что. Но если я смогу стоять в Ассамблее на собственных ногах, оно того стоит… В смысле, на одной собственной и на вот этой.
Он хмуро взглянул в зеркало на стальной стержень, торчавший из его закатанной штанины, на окруженное пружинами шарнирное соединение, исполнявшее роль голеностопного сустава, на слегка изогнутую металлическую пластину, служившую ступней.
– Так, значит… ты будешь и дальше туда ходить?
– Я не собираюсь сидеть тут и оплакивать былую славу. Будущее Союза решается в Ассамблее!
Он поглядел в зеркало на Савин. Обложенная подушками и окруженная морем светлых юбок, она сидела на кушетке, держа одного из младенцев у груди. Второй спал рядом. Лео до сих пор не мог различить, который из них который.
– Ты думаешь, это благоразумно – вот так выставлять себя напоказ?
Она говорила встревоженным тоном, который он не привык от нее слышать.
– Никогда не думал, что доживу до дня, когда ты будешь возражать против выставления себя напоказ.
– Еще немного, и ты бы до него не дожил, – тихо проговорила она.
Лео нахмурился.
– Можешь мне не напоминать, это ведь моя шея была в петле. Но мне дали право слова, и я собираюсь им воспользоваться.
Это будет битва другого рода, нежели те, к каким он привык. Вместо мечей – слова, вместо доспехов – идеи, вместо атак – речи. Он будет стоять в одиночку, без верных товарищей по оружию, прикрывающих его спину. Но Лео все так же жаждал победы. Может быть, даже больше, чем прежде. Каждый спазм в его ноге, каждая болезненная пульсация в руке, каждый испуганный взгляд на его культю или шрамы были для него словно укол шпор.
«Боль – это цена, которую мы платим за то, что исполняем свой долг». Так говорил его отец. Странное дело, Лео чувствовал, что никогда до сих пор по-настоящему не понимал, что тот имел в виду. Может быть, он до сих пор вообще ничего не понимал по-настоящему.
Он попытался сделать шаг и скривился, когда вес тела пришелся на ноющий обрубок.
– Карнсбик говорит, что мог бы сделать тебе протез, который будет больше похож на…
– На