Потом за тяжелой дверью послышались шаги. Идут! Допрос? Или сразу виселица? Броуд сжал кулаки, хотя знал, что драка не поможет. Он и попал-то сюда как раз из-за того, что дрался.
Ключ заскрежетал в замке. Его дыхание вырывалось коротко и часто сквозь стиснутые зубы. Дверь со скрипом отворилась…
В щели показалось лицо – но не практик в черной маске, как он ожидал. Низенькая женщина с красными щеками в прожилках лопнувших вен. Она выглядела неуверенно, словно не знала, чего ожидать. Потом, увидев его, стоящего за дверью, она расплылась в сияющей улыбке:
– Брат! Ты свободен!
Броуд уставился на нее. Он не знал, что сказать.
– Чего?
– Ты свободен! – Она потрясла кольцом с нанизанными на него ключами. – Мы все свободны!
И она исчезла, оставив дверь широко открытой.
Теперь он начал слышать доносящийся откуда-то смех. Радостные крики, пение… А это что за звук? Вроде бы кто-то играет на дудочке? Прямо как у них в деревне в базарный день, когда он был мальчишкой… Он поправил на носу свои стекляшки, собрался с духом и шагнул к двери.
– Брат! – Какой-то человек в сияющих, новеньких, заляпанных кровью доспехах вытащил Броуда в затхлый коридор – но не так, как тащат осужденного, чтобы предать смерти, а скорее как встречают давно потерянного товарища. – Ты свободен!
Они отпирали камеры, и с каждой распахнутой дверью разражались радостными воплями, и с каждым вытащенным узником разражались новыми. Люди в доспехах обнимали женщину, которая, похоже, провела в темноте много месяцев – бледная и ссохшаяся, она щурилась на свет, словно он причинял ей боль.
– Как твое имя, сестра?
Она опустилась, прислонясь спиной к стене, безвольно, словно тряпичная кукла.
– Кажется… кажется, Гриз, – прошептала она. Броуд увидел, что одна ее рука была раздавлена: скрюченные пальцы, распухшие, как сардельки.
Кто-то схватил его за рубашку:
– Ты не видел моего сына? – Какой-то старик с одичавшими, слезящимися глазами. – Ты не знаешь, где мой сын?
Броуд отпихнул его от себя.
– Я ничего не знаю.
Кто-то обхватил его руками сзади, и он еле подавил инстинктивный порыв ударить локтем.
– Ну разве не чудесно? – Девчонка не старше шестнадцати, с пятнистой шалью, накинутой на плечи, плачущая и улыбающаяся одновременно. – Разве не чудесно?
И она схватила кого-то еще, и они, пошатываясь, принялись отплясывать нечто вроде джиги, тотчас же налетев на старуху, потрясавшую шваброй с примотанным к концу рукоятки ножом. Та полетела на землю, едва не выколов Броуду глаз своим оружием.
Может быть, в нем тоже должно было возникнуть желание поплясать при этом нежданном глотке свободы. Да вот только Броуду уже доводилось видеть такую же смесь безумной радости с безумным гневом – прежде, во время Вальбекского восстания. Если вспомнить, как там все обернулось, его не особенно тянуло танцевать. Скорее