Человек не двигается. И не дышит.
Григорий протягивает руку и отталкивает стол. Наши фары светят как прожекторы сверху, освещая окровавленное лицо человека.
Это один из техников управления орбитальной защитой. Я не могу вспомнить его имя. Может быть, Томас или Трэвис. Хороший парень. Вероятно, он остался, чтобы попытаться оптимизировать защиту массива. Могу поспорить, что он сделал все расчеты и решил, что если бы он мог убрать хотя бы еще один астероид, это того стоило. Его жизнь обменяна на тысячи других.
– Должны ли мы… – начинает Григорий, но затихает, задерживая взгляд на теле.
Я смахиваю рукой пыль, и мне попадается человеческая нога.
– Давай пока просто вытащим его из-под обломков.
К тому времени, когда мы перебираемся через груду мусора и укладываем нашего коллегу на землю, наступает глухая ночь. Единственный свет сейчас исходит от наших фонарей.
Мне холодно, я голоден и устал. Причем устал еще больше, чем был в течение долгого времени. Но мы продолжаем копать.
Снег скоро покрывает обломки словно одеялом, делая их скользкими, когда мы пытаемся по ним шагать. Холодный ветер пронизывает меня до глубины души, заставляя дрожать. Я продолжаю идти, поднимая столы и стены, а также экраны, стулья и клавиатуры. Руки дрожат, щеки холодные и потрескавшиеся от ветра. Я стискиваю зубы и терплю, потому что Григорий – мой друг, как и Лина, и это то, что мы должны делать прямо сейчас.
Оскар не вернется, по меньшей мере, раньше чем через двенадцать часов. Если ему не удастся быстрее пройти через проход над водоносным горизонтом и туннелем.
Мы находим еще одно тело. А затем еще одно. Каждый раз мое сердце выжидающе замирает и каждый раз разбивается, когда я прикасаюсь к их холодной безжизненной коже. Мало-помалу становится очевидным, что мы можем обнаружить в этой юдоли страдания.
И Григорий, и я вымотались и замерзли. Мы все чаще делаем перерывы, сидя друг рядом с другом, потирая руки. Дыхание вырывается наружу белыми облачками, которые поднимаются в свете наших фонарей подобно призракам из-под надгробных плит. Но Григорий не останавливается. Я уже собираюсь просить его остановиться, воззвать к его рациональности, потому что уже прокрутил это тысячу раз в своем мозгу, когда мы находим ее.
Очевидно, Лина находилась в командном пункте, когда умерла. Я замечаю стоявшие на столах разделители и рабочие станции. Перед тем моментом, когда Григорий заметил кисть ее руки, я обнаруживаю большой обломок настенного экрана. А он сразу же разглядел длинный рукав ее футболки.
Я замираю и наблюдаю, как он неотрывно смотрит на ее тело. Этот момент длится бесконечно долго. Я жду, что он сломается – я бы точно сломался, – но он лишь наклоняется и начинает аккуратно убирать все осколки, покрывающие ее тело. Он смахивает пыль с ее лица и волос, а руки кладет на грудь. Подойдя ближе и заглянув ему в глаза, я вижу настолько сильную разгорающуюся ярость,