Профессионалы и их клиенты конечно же живые люди и хотя бы по этой простой причине имеют даты рождения, а история их совместной работы тесно переплетена с реалиями времени и места, на языке которых они общаются. Они движутся по «реке времени», продолжая свои диалоги, и лишь иногда задумываются об изменениях пейзажа, об ускорившемся или замедлившемся течении, о следующих параллельным курсом – появляются и исчезают из виду новые явления и действующие лица… Всякий человек в психотерапевтической или тренинговой ситуации выражает нечто, неразрывно связанное с временем жизни, временем встречи с профессионалом, памятью о прошлом и видами на будущее. В принципе то же можно сказать и о профессионале.
В конце девяностых в нашем Институте[1] проходили вечерами круглые столы, в том числе и что-то вроде мультидисциплинарных разборов случаев из практики. Вспоминается одна ситуация, имеющая прямое отношение к теме: в ней встретились – или даже столкнулись – голоса и суждения, принадлежащие не столько разным подходам и профессиональным категориальным аппаратам, сколько разным временам. И это было так ярко, что заслуживает упоминания именно здесь, поскольку позволяет вовремя объясниться с читателем по поводу содержания и названия этой книги.
Итак, мы разбирали случай из психотерапевтической практики. Присутствовали психологи, психотерапевты, несколько врачей-психиатров, пара невропатологов, даже гомеопаты и народные целители проявили интерес к нашей попытке вместе подумать о механизмах и процессах, диагнозах и адекватных им интервенциях. «Многоязычие» уважалось и приветствовалось, разные видения составляли смысл популярной тогда идеи «диалога школ и подходов».
Это был случай молодой девушки, собиравшейся через месяц выйти замуж за австралийца и уехать из страны. На фоне предсвадебных хлопот и тревог у нее развилась склонность к навязчивым действиям, самым огорчительным из которых было жевание и даже поедание концов своих длинных волос. Терапия была короткой и весьма эффективной, при этом многое в этом кейсе все же оставалось не вполне понятным, в связи с чем он и был выбран для обсуждения. И вот разные специалисты говорили о том, как они видят этот случай, какие вопросы задали бы клиентке, что казалось бы им адекватной терапевтической тактикой. Каждое новое суждение вызывало острое любопытство – ведь даже некоторых вопросов, важных для представителей другого подхода, коллеги просто понять были не в состоянии: а при чем тут это? Было над чем подумать и что прояснить – в том числе и в отношении собственной «терапевтической конфессии».
И тут прозвучал вопрос, который все присутствующие как раз очень хорошо поняли, да и голос, которым он был задан, был знаком. Дама-психолог в больших очках и перманенте очень громко и возмущенно сказала: «А скажите, с какой это стати здоровая молодая девица в данный момент не учится, не работает, а сидит на шее у родителей? Явное нарушение социальной адаптации!» Вздрогнули и замолкли молодые и не очень врачи и социальные работники, а также гомеопаты и народные целители. По возрасту никто из присутствующих не мог быть даже стилягой или тунеядцем и уж тем более – врагом народа. Голос тем не менее узнали все. Перевели дух и начали обмениваться взглядами, улыбочками – мол, что с этой окаменелостью разговаривать, мы-то понимаем, мы-то не из нафталина…
Очень не хотелось нам всерьез думать о том, что где-то в Москве этот язык вовсе даже не мертвый, а вполне живой, на нем думают и говорят. Очень не хотелось также вникать в природу мгновенно возникшей глухой и неловкой паузы, не без труда заглаженной ведущим. И особенно не хотелось признавать, что ни один из нас зачастую не может быть уверен в том, к каким геологическим пластам отсылают слушателя наши собственные «культурные интроекты». Легко увидеть карикатурно заостренное, когда его носителем является чужая, не вполне приятная тетенька, а мы-то с вами все понимаем. Нелегко помнить, что это иллюзия. Как говорил Эйнштейн, «рыба в последнюю очередь обнаружит воду».
Разные культуры (и времена) считают «проблемой» и «решением» – разное. Чувства, душевные состояния, отношения воспринимаются как знакомые или неожиданные, образцово-показательные или неприемлемые, уникальные или универсальные, демонстрируемые или скрываемые – наконец, требующие вмешательства и изменения или нет – по множеству причин. И как минимум некоторые из этих причин явно связаны с духом времени, «умонастроением», атмосферой.
К примеру, в 90-е достаточно общепринятым было утверждение, что люди «стали агрессивнее». Утверждалось это не только в публицистике, но и в интервью психологов и психиатров. В самом ли деле автобус перестроечных времен агрессивнее трамвая Зощенко? Вряд ли, но «наследственность» кажется важнее самого сравнения: последнее доступно либо очень пожилому, внимательному и ничего не забывающему взгляду, либо аналитику, взявшемуся сопоставлять художественные, бытовые и прочие тексты. И возникает вопрос, как соотносится уровень вербальной агрессии с другими ее проявлениями. (А также с возможностью