Остальные были уже далеко за деревьями. Пэл заметил только Ломтика и Фарона, окликнул их. Но Фарон, бежавший с двумя тяжелыми камнями в руках для дополнительной нагрузки, рявкнул: “Из-за мудаков не тормозят, их боши поймают!” И оба скрылись на грязной тропе. Тогда Пэл, бултыхаясь в воде чуть ли не по пояс, повернул назад. В обратную сторону поток показался ему еще холоднее, а течение сильнее.
– Не останавливайся! – крикнул Жаба, увидев, что храбрец идет к нему. – Не задерживайся из-за меня!
Пэл не стал его слушать и выбрался на берег.
– Жаба, надо идти.
– Меня зовут Андре.
– Андре, надо идти.
– Я больше не могу.
– Андре, надо идти. Если ты сдашься, тебя отчислят.
– Значит, сдаюсь! – Он застонал. – Хочу домой, хочу к семье.
Жаба скрючился, схватившись обеими руками за живот.
– Мне больно! Мне так больно!
– Где тебе больно?
– Везде!
Ему не хотелось жить.
– Хочу сдохнуть, – выдохнул он.
– Не говори так.
– Хочу сдохнуть!
Растерянный Пэл неловко обхватил товарища руками и стал что-то нашептывать, чтобы подбодрить.
– Я сдаюсь, – повторил Жаба. – Сдаюсь и возвращаюсь во Францию.
– Если ты сдашься, они не дадут тебе вернуться.
И Пэл, решив, что случай из ряда вон выходящий, нарушил обещание, данное Кею, и выдал невыносимую тайну:
– Тебя посадят. Если ты сдашься, тебя посадят в тюрьму.
Жаба заплакал. Пэл чувствовал, как по его рукам текут слезы, слезы страха, ярости и стыда. И Сын поволок Жабу за собой догонять остальных.
Вместе с ноябрем закончилась и учеба в подготовительной школе. Последней была на редкость напряженная тренировка в морозную ночь. Макс, слабевший день ото дня, был отсеян во время бега. Когда оставшиеся курсанты, вернувшись с заключительного испытания, собрались в столовой перекусить, лейтенант Питер объявил, что их пребывание в Суррее окончено. Они поздравили друг друга. Столовая теперь казалась опустевшей – три недели назад их было вдвое больше, отсеивали безжалостно. И все пошли покурить на пригорке в последний раз.
В ту ночь Пэл решил не возвращаться к себе в спальню, к уснувшим товарищам. Он двинулся по коридору и постучал в дверь Лоры. Она открыла, улыбнулась, приложила палец к его губам, чтобы не шумел, и знаком пригласила войти. С минуту они посидели на одной из кроватей, глядя друг на друга, гордые всем, что совершили, но измотанные физически и морально. Потом легли вместе. Пэл обнял ее, а она положила ладони на сжимающие ее руки.
6
В Париже угасал отец, одинокий, без сына.
Ноябрь подходил к концу, Поль-Эмиль уехал уже два с половиной месяца назад. Удачно ли он добрался? Наверняка… Но что, черт возьми, он теперь делает?
Он