Шура пробует улыбнуться:
– Игоречек, ты все гениально рассчитал. Знаешь, вино подействовало, меня уже не колотит. – Она приподнимает дипломат и говорит: – Ого, какой тяжелый, килограммов десять будет.
– Если и не десять, то уж не меньше восьми, – уточняю я, – и если там деньги, то он забит ими до отказа. Наркотики отпадают, он был бы легче, вполне возможно, что там золото или платина.
Александра улыбается шире:
– О, золото! Игоречек, судьба подкинула нам клад, но лучше бы там были доллары, сотенные бумажки, при таком весе там должно быть не меньше миллиона. О, Игоречек! если мы станем миллионерами, то завтра не пойдем на работу, целый месяц будем бездельничать, а потом поедем в Венецию кататься на гондолах. И возьмем с собой наших девочек. Можно даже устроить их поучиться в иностранной школе, сейчас это принято у богатых.
Я снова наливаю вина и вслух размышляю:
– Вообще-то золото было бы тяжелее… А вдруг там бомба?
Александра поспешно ставит дипломат на пол, перестает улыбаться, садится рядом и говорит:
– Давай-ка лучше его выкинем от греха подальше, жили мы без денег неплохо и дальше проживем не хуже. Игорек, давай его выкинем, хотя из-за бомбы бандиты не стали бы друг друга убивать, бомбу они бы взорвали, а друг друга убивают только за большие деньги, ставлю сотню против рубля, что там не бомба. Игорек, давай скорее откроем дипломат и посмотрим, что подкинула нам судьба.
– Давай, – соглашаюсь я, – но ты на всякий случай выйди на улицу, вдруг там все же бомба.
Женщина обижается:
– Нет уж, сам выходи на улицу. Если там бомба, то мы вместе покинем этот мир, я хочу быть рядом с тобой и в радости, и в горе. А девочек наших воспитает моя или твоя мама, потому что твоя жена с пятью детьми не справится.
– Хорошо, – говорю я, кладу кейс плашмя на табурет и пытаюсь его открыть, но он не хочет открываться без ключа, которого у меня нет.
Я нахожу в шкафчике для инструментов молоток, долото и пытаюсь взломать дипломат. Но он выполнен из такого материала, который не поддается ударам молотка и долота. Простучав изо всех сил минут пять, я кладу инструмент на пол, сажусь там же и говорю:
– Бомбы там точно нет, она бы уже сработала.
Александра соглашается:
– И то хорошо. Мы еще поживем, а мне очень нравится жить.
– Мне тоже, ведь сорок лет – это треть пути.
Шура улыбается:
– Да ты нахал. «Треть пути»! У многих это больше половины.
– Но я же не многие, я не стремлюсь скорее пробежать свою дистанцию… К тому же у меня много родственников, проживших больше девяноста, а один прадед – сто два.
– А ты себе намерил сто двадцать?
– Но человек и живет столько, на сколько он себя настраивает.
– Игоречек, но я столько не проживу.
– Ничего,