ВЕЩИЙ БАРАБАН
Записки барабанщика Преображенского полка Ивашки Хитрого
Записки сии – труд барабанного старосты Преображенского полка Ивана Хитрого. Описаны самовидные и верно слышанные дела и поступки великого государя Петра Алексеевича, всей великой и малой, и белой России самодержца и милостивейшего отца отечества.
Большой капитан
Осенью 1696 года наши полки с триумфом шли по улицам Москвы. В ту пору стояло бабье лето, и у каждого русского жила в сердце воинская радость. Впервые наше оружие взяло верх над турецким. Пала крепость Азов, и отворились врата в море Азовское.
Счастье в Москве после ратного дела!
В небе солнце мягко. Воздухи нежны. А подсолнухи из-за каждой изгороди глядят молодцами. И клонятся яблоневые ветви, как добрые бабы.
Литавры звенят. Трубы играют. И барабаны бьют. Весь народ на улице, и гул до неба. Залпы гремят ружейные и пушечные – заздравная пальба!
И станет вдруг тишина – не боле блошиного скока. Слышно тогда, как гулки о оземь спелые яблоки. И воробьи в пыли! И сердце звенит, подобно колоколу! Глаза мои видят! Уши мои слышат!
Пленные турки – нога за ногу – плетутся. Гуси битые. Белы их одежды, а на душе, видно, черновато. Печаль ворочается. И взгляды рассеяны и смутны.
А над всем воинством, как облачко лёгкое, плывёт перо на шляпе Большого капитана. Пешим строем идёт, среди матросов, а видать издали, вроде Ивана Великого. А ещё повыше луч горит серебряным голубем на лезвии его протазана.
Ах, как светел был день и наряден!
Триумфальные врата
Подошли полки к Каменному мосту через Москва-реку.
Дивными вратами украшен был сей мост. Воротами-то и назвать стыдно. Только раз ступишь под ними, а память до гроба. Сколько лет минуло, а Врата пред очами не меркнут!
Среди многих знамён и копий, пушек да кораблей высился над ними двуглавый орёл. Грозный облик! Вот взмахнёт крыльями и полетит куда-нибудь к Воробьёвым горам, видимым по левую руку. Да не сошлись, верно, головы, куда направиться, – то ли к северу, то ли к югу…
Замедлили полки шаг перед вратами. И раздался вдруг трубный глас небесный:
На море турки поражены,
Оставя Москве добычу,
Корабли их сожжены!
Задрал, помнится, голову – уж не орёл ли провещился? И вижу – на вратах дородный господин с медною трубою. Залп грянул. И господин уже внизу, подле Большого капитана.
– Милости просим, – говорит, – через Триумфальные врата на мост Петровский!
– Любезный Андрей Андреич! – поклонился и Большой капитан. – Хороши твои вирши. Да ответь только, с коих пор Каменный мост зовётся Петровским?
– Значение сих слов едино, – притукнул господин трубою по мостовой. – Что Пётр, что камень! Но, будучи Петровским, сей мост послужит в назидание потомству…
Насупился Большой капитан:
– Сделать бы тебе окрик, господин Виниус! Думный дьяк, а думаешь, как хряк!
Эдак пошутив, повеселел Большой капитан, смягчился:
– Не моими трудами да помыслами сей мост воздвигнут – вчуже тут моё имя. Вот эти, – кивнул он на триумфальные врата, – по твоим чертежам собраны. Можно прозвать – Ви-ни-узкие. Да та печаль, что стоять им недолго. Триумфы скоро минуют. А дела да заботы всегда с нами.
Поднял руку Большой капитан, довольный речью, и голосу добавил вширь:
– Другие врата нас ожидают! И ключи-то к ним не подобраны!
Привстал на цыпочки Андрей Виниус, зашептав прямо в маленькое царственное ухо:
– Не прогневайся, господин капитан! С Триумфальных врат, правду скажу, далеко видать – пометила птичка Божья твой державный головной убор.
– И верно, – снял Большой капитан широкополую шляпу. – Велика птица. Не иначе – орёл! Ну, по царской голове и птица царская.
Надвинул шляпу и ступил твёрдо на Каменный мост. Тяжела поступь Большого капитана. Показалось мне тогда, что и Триумфальные врата вздрогнули, и двуглавый орёл встрепенулся.
Барабан – инструмент государственный
Не прошло и месяца после триумфа, как призвал государь Пётр1 – Большой капитан – бояр и палатных людей в село Преображенское.
Покуда не собралась Царская дума, государь меня кликнул.
О, любил Пётр Алексеевич барабанную музыку! Сам в малые лета барабанил в потешном полку. Скажет бывало: «Как гляну на Ивашку Хитрого, так себя же дитём вспомяну. Добрый был, да вот – обозлили. Эх, давай, Ивашка, – под барабан хорошо думается!»
И в тот