– А я те не сопливый, я – Зоитимофеевный сын.
Драка состоялась в первый же день, на заднем дворе. Несамостоятельные в большинстве своем первоклассники затрусили после уроков домой за ручку с родителями, и Мишкиного триумфа так никто и не увидел, зато Зоя Тимофеевна на следующий же день объявила его бандитом и придурком, и клеймо это тащил он на себе все три начальных класса.
– Тебе, Неделин место в дефектологической школе! – зычно вопила она, тряся багровыми щеками, – Мать завтра приведешь, а хотя, что ее водить. Правильно говорят – яблоко от яблони недалеко падает. Ну, погоди, урод, ты меня еще узнаешь!
Мишку пересадили от «сопливого» подальше, и он очутился по соседству с тоненькой девочкой. Вообще-то Мишка был нормальный пацан и девчонок не любил, но эта ему сразу как-то понравилась. Во-первых, она тоже была рыжая, но только не сияла подобно Мишке апельсиновым светом. Волосы ее скорее напоминали ему красивую и блестящую медную проволоку, которую электрик дядя Петя носил в своем чемоданчике. И потом у девочки этой были замечательные глаза, такого теплого цвета, что, глядя не на них, Мишка тут же вспомнил молочные ириски, которыми его угощала Ядвига Брониславна.
– Ты молодец, что ему врезал, – прошептала девочка, глядя с опаской на широкую учительскую спину, – этот Генка очень противный… А меня Лизой зовут.
– Знаешь, Лиз, если хочешь я его еще раз отметелю.
…Александра же опускалась все ниже и ниже. Теперь любое утро начиналось для нее не иначе, как с «рюмочки». Липкая, трясущаяся, суетливая она металась по квартире в поисках заначки, и не дай Бог, было Мишке попасть в такую минуту ей под руку. После целебного глотка она успокаивалась и уходила на работу – в маленькую, пропахшую прогорклым пережженным маслом чебуречную, где вскоре ее и окрестили «Жутью».
– Ну ты, Зина, представь себе. Я – театральная актриса, жена выдающегося режиссера должна стоять перед этим мужланом, как школьница, и выслушивать замечания. Ну уж нет! Пусть найдут себе другую дурочку! – жаловалась Жуть на нового директора дома для престарелых, который разом пресек все пьянки с посиделками, а также уволил тех, кому эти новые порядки пришлись не по душе. – Я женщина гордая, перекантуюсь пока – временно в чебуречной, а там снова в театр поступлю, когда муж вернется.
– Ну да, Шур, правильно, – соглашалась собутыльница, кивая огромной, как трехлитровая банка головою, – давай теперь за здоровье мужа твоего выпьем, что ли.
И Жуть охотно желала Фокусу скорейшего выздоровления и, не подозревая о том, что он уже год как похоронен на далеком кладбище за государственный счет.
Присутствующий при этих разговорах Мишка все никак не мог взять в толк, кто же на самом деле является его отцом – этот ли человек со странной фамилией Фокус, или же какой-то таинственный красавец, коварство которого пьяная мать то и дело проклинала в своих бесконечных монологах.
– …Гад он, запомни,