Что ж, я и сама до конца не верила в происходящее. Хотелось ущипнуть себя, чтобы ощутить его реальность. Что ждёт меня через несколько часов полёта? Какой я буду через три недели, возвращаясь домой, хотя само это возвращение казалось мне сейчас далёким и непредставляемым.
«Я не буду пока об этом думать, – решила я, как когда-то Скарлетт О‘Хара. – Зачем? Ведь впереди ждёт столько нового и неизвестного! А вдруг сегодняшний день и есть начало счастливого будущего, о котором я так долго мечтала?»
На мой взгляд, я выглядела потрясающе. Новый элегантный чёрный костюм, сшитый знакомой портнихой, сидел на мне, как влитой, что по нашим временам начала девяностых было вовсе не само собой разумеющимся. Все мои немногочисленные попытки получить «что-то приличное» из местных ателье после подробных объяснений и нескольких примерок в силу необъяснимых причин заканчивались полным фиаско. В последний раз из летящего шифона мне сшили прямую, тесно облегающую юбку, а из тяжёлого льна состряпали солнце-клёш. «Перепутали, наверное, – невинно развела руками толстая тётка-портниха. – Ну что уж вы так волнуетесь, девушка! При вашей-то фигурке на вас хоть мешок из-под картошки надень – всё красиво будет», – добавила она, бессовестно хлопая глазами.
Я не заказывала мешок из-под картошки, но сделать уже ничего было нельзя. Деньги ухлопали, материал безвозвратно испортили. Пришлось брать фигуркой и уверенной походкой, заставляющей окружение думать, что как раз так всё и было задумано.
Мне исполнилось тридцать. «Мы уже не в том возрасте, чтобы позволять себе делать жизненно важные ошибки», – вещала премудрая Светик – жена моего старшего брата. А бывшая начальница отдела Татьяна Павловна, или Баба Таща, как мы её втихушку называли за суровый нрав и наряды в стиле «серая мышь», и вовсе считала, что умные учатся на чужих ошибках, а дураки – на своих.
Она очень любила произносить эту фразу в моем присутствии. Вероятно, именно вторая часть сего замечательно выражения, по её мнению, полностью соответствовала моим умственным способностям и внутреннему содержанию.
«Что ж, с авторитетами не спорят», – рассуждала я, оставаясь, тем не менее, вполне довольной тем, что сотворили природа и мои родители, как внутренне, так и внешне. Даже моё одно, несимметрично торчащее ухо я не прикрывала длинными волосами, которые, как я считала, мне не шли, а самозабвенно экспериментировала со стрижками. Я носила короткие юбки, потому что мне нравились мои ноги. Чужое мнение по поводу моей внешности меня не интересовало: мне просто было достаточно своего собственного. Ведь именно эта любовь к себе и делает нас, женщин, особенно привлекательными, не так ли?
– Ну хватит страдать, Маш! – изрекла Дарья, моя лучшая подруга ещё со школьных времён.
– И правда, Марусь, ну что, на твоём Глебе свет клином сошёлся, что ли? – вторила ей моя вторая лучшая подруга Аллочка.
С Дашутой мы просидели за одной партой с первого по десятый класс и не только не надоели друг другу, но наоборот – сроднились и срослись душами. Несколько лет назад я познакомила подругу со своей коллегой по банку, рассудительной и мягкой Аллочкой – полной противоположностью бурно-темпераментной и, на первый взгляд, резковатой Дарье. Мои девочки уравновешивали друг друга, как чаши от весов, а втроём мы составляли одно единое и нерушимое целое.
Нашу святую троицу объединяло и ещё одно интересное обстоятельство: ни одна из нас, дожив до тридцати, не могла похвастаться успехами в личной жизни.
Аллуська вот уже который год страдала по начальнику своего отдела. Сорокалетний Саня, как мы его между собой называли, несколько месяцев назад женился. Его молодая беременная супруга трудилась в нашем же многоуважаемом заведении. Жену каждый вечер заботливо усаживали в машину и отправляли домой отдыхать и набираться сил для будущего малыша, ну а Сашок, под предлогом большой занятости, «оставался на службе», наслаждаясь обществом Аллочки и всё ещё давая ей повод надеяться на светлое совместное будущее. Я любила Аллуську и искренне жалела её, но… она верила в Сашин бред, и разубеждать её в нём было делом неблагодарным, а главное, бессмысленным.
Ситуация Дашуты напоминала Аллочкину, с той лишь разницей, что её «предметом» был директор НИИ, в котором она работала после окончания универа. За что она его полюбила, было для меня загадкой.
На двадцать с лишним лет старше, толстый, лысый, с окладистой бородой и раскатистым смехом он, рядом с нашей тоненькой и изящной Дашей, напоминал старообрядца, связанного, в дополнении ко всему, прочными узами брака. Любовь действительно бывает зла. Промучавшись своими «отношениями» несколько лет, Дарья вот уже в который раз собиралась поставить в их конце огромную точку, но снова и снова находила причины заменить её на жиденькую запятую: удачный момент для другого знака препинания никак не желал находиться.
Мой, вот уже почти пять лет длящийся роман, вполне вписывался в рамки