Хотя чего это я? Все как раз ее и предвещало! Только я не могла поверить. А как же дружба? Доверие?
Вася проходил мимо и то и дело задевал то плечом, то локтем. Я сцепляла зубы, чтобы не вскрикивать каждый раз от боли. Зашла в душ, чтобы посмотреть, есть ли на моем теле еще место для синяков.
Там меня заловил Филя.
– Ты чего, сопляк? Правил игры не знаешь?
Он так приложил меня к стене, что на минуту я ослепла и задохнулась. Открывала и закрывала рот, не в состоянии вдохнуть хоть глоток воздуха. Второй удар под ребра помог.
Я согнулась пополам от боли, но хотя бы раздышалась и заорала.
Еще один удар в живот, и из глаз брызнули слезы.
Это было жестоко! Подло. Грубо. Нечестно!
Я только помнила, что падать нельзя. Ногами могут запинать до смерти. Еле стояла, вжимаясь в стену душа, и ждала сокрушающего удара. Вот сейчас он вмажет мне в лицо, проломит череп, и конец.
И шоу конец, и жизни, и мечтам моим несбыточным…
И все из-за какой-то яичницы!
– Какого хрена! Оставь его!
В душ ворвался Костя. Из-за слез я его не видела, но узнала голос.
– Козлов надо учить! – не мог успокоиться Филя. – Или гнать из стаи.
– Не трогай его, – Костя загородил меня.
Не обнял, не спросил, все ли в порядке, но и бить меня не давал. Вот тогда меня накрыло, и я зарыдала навзрыд.
– Держи свой поганый язык за зубами, падла. Или зубов лишишься, – прорычал мне в лицо Филипп и вышел.
Я, дергаясь и охая, сползла по стенке на пол. Села на задницу и рыдала. Костя остался рядом. Тоже сел, но молчал все время, пока я плакала.
Когда прошло полтора часа, встал и подал мне руку. Помог встать.
– Пока не высовывайся. Сиди ниже травы. Понял?
Я кивнула, подходя к умывальнику и пытаясь привести себя в порядок холодной водой.
– Кстати… Ты на гормонах, что ли? – неожиданно поинтересовался Костя, уже стоя в дверях.
– Я?.. Н-нет…
– Странно. Такой чувствительный.
Я промолчала, а Костя ушел.
Впереди целый вечер работы в команде, а я была разбита в прямом и переносном смысле. К тому же не чувствовала к команде никакого доверия.
Внутри опять затряслось, но я подавила новый приступ жалости к себе. Умылась и вышла в комнату, чтобы взять чистую одежду и провести вечер нормально.
А нормальным для меня было готовить.
На кухне общежития никого не было. Все, кто хотел, поужинали, побросали грязную посуду и ушли в комнаты отдыхать.
Я перемыла посуду и столы. Достала муку, большую чашку. Намесила в ней тесто для сдобных булочек, добавила лимонной цедры и поставила выпекаться. Между делом сварила мятную глазурь, чтобы покрыть булочки сверху, и следила за готовящейся карамелью на плите. Это была особая фишка моего фирменного десерта.
Жженая карамель, раскрошенная и посыпанная на глазурь, придавала легкую горечь булочкам и делала вкус ярче.
Степан Александрович больше всего расстраивался,