– Не ври, ты не рада, это твоя участь.
– Как вассссс вссстретила сссеньора?
– О, прекрасно. Я преподнёс ей печальную новость о смерти мужа прямо к завтраку.
– А что она-ссссс?
– А она… – я зашторил окно, снова вспомнив ее презабавную актерскую игру, – она прекрасно знала об этом до меня.
Жадностью моя тетушка не отличалась, что было видно по щедрому завтраку, накрытому для меня на террасе.
Я накинулся на еду и первые мгновения не чувствовал и не замечал ничего, кроме долгожданного вкуса еды. Первыми подверглись уничтожению бутерброды со свежей рыбой, как испариной, покрытой капельками оливкового масла и лимонного сока. Я даже не заметил, как проглотил два стройных ряда канапе с кусочками твёрдого сыра, вялеными томатами и оливками. Дымящиеся на тарелке бриши стали моей жертвой уже после: я обильно измазал их джемами, абрикосовым, айвовым, вишнёвым, вперемешку.
Видел бы меня сейчас мой покровитель Айнего Джиа или хозяйка этого дома. Представляю, в какой гримасе отвращения исказились бы их сытые мединские лица.
Я сметал со стола все, что можно было сжевать, как животное. И лишь после пятой или шестой бриши взял себя в руки и остановился. Терраса выходила на живописный канал, обрамлённый резными пешеходными мостиками и густо засаженный деревьями и пышными кустами сирени по берегам. Вдумчиво я вдохнул аромат кофе, буйного цветения ранних сортов роз, солёного воздуха канала. Именно таким я жаждал видеть каждое своё утро и теперь ловил момент, чтобы запечатлеть в памяти именно его, а не картинки минувшей ночи.
Если есть возможность самому выбирать, каким будет твой день, то почему не выбрать подобное? Почему не выбрать возможность спать на чистом белье, вкусно есть и дышать свежим воздухом?
…Почему же ты предпочел иную жизнь…
Снова меня одолели мысли об отце, что отравило мне и вкус кофе, и ощущение свободы.
После плотного завтрака я вернулся в комнату, чтобы прослушать легенду. Сфера вещала приглушенным голосом, покачиваясь в воздухе, и, как только сообщение было озвучено, она, подобно карнавальной хлопушке, взорвалась в воздухе.
Веревка тем временем обмотала руку. Скорее всего, это было нечто вроде извинения за наше слишком страстное знакомство, но я не позволил ей этого, смахнул ее на пол и прилёг на кровать, чтобы все обдумать.
Итак, мое имя оставалось прежним – Каррилиан. Добавлялась лишь незнакомая мне фамилия. Вместо родного и мелодичного «Амильеги» к моему имени привязали незвучное и неприятное «Варковски». Каррилиан Варковски звучит слишком крикливо и коряво, мне не понравилось, но выбирать не приходилось.
Отныне я считался племянником Вильфионеды Энберри, бывшей в девичестве как раз Варковски.
– Мое имя сеньор Каррилиан Варковски, – невидимый собеседник приветливо кивнул, а веревка притихла. – Наша семья занимается шелком. Шелк… – я покрутил замысловатое словечко на языке, шелками моя Мару