А разве то время совсем ушло? «Еще недавно казалось, что советские условия безвозвратно ушли в прошлое и мало кому интересны. Но сейчас наше общество все больше напоминает мне ту страну, в которой я прожил первые шестьдесят лет своей жизни… А коль скоро это так, прошлый опыт важен не только будущим историкам, о нем полезно знать и современным молодым людям, даже если они сами этого пока не осознают»[11].
В наше время сказано:
…кораблям, что следуют за нами,
Придется драться с теми же волнами,
И скрежетать от той же самой боли,
О те же скалы ребра ободрав[12].
Да скалы могут меняться, волны – тоже. Но боль-то они продолжают приносить! Поэтому знать об этих годах надо. Забываем – и платим за это снова и снова. Да еще как!
А что забываем? Многие страны и народы помнят в своем прошлом прежде всего то, чем можно гордиться: успехи, достижения, победы. Не исключение тут и мы. В заметках поэта Роберта Рождественского есть такая фраза: «Долгое время мы говорили о своей стране, как принято говорить о покойниках: только хорошее»[13].
А государственные ошибки, промахи, преступления? Если их забыть, не вспоминать, они повторятся. В сталинские времена даже упоминать-то об этом было невозможно. Теперь появляются правдивые воспоминания. Но как же их мало!
В судьбе каждого из нас отражается время, на которое твоя судьба пришлась. Я вспоминаю, как повидал в своей жизни то, что важно и сегодня.
Мой жизненный путь не был усыпан розами. Но мне везло, я думаю, в главном: на встречи и дружбу с хорошими людьми. Везет и сейчас.
Слава Богу, у меня друзей немало.
К вам и обращаюсь!
II
«В нашей семье умирают от голода»
Воспоминания часто начинают с истории семьи – o дедах, бабушках, а то и прадедах и прабабушках. Увы, я так не могу. Дедов я не знал: они, как и еще несколько моих родных, за восемь лет до моего рождения умерли от голода, который в 1921–1922-м настиг Самарскую губернию, да и бо́льшую часть всего Поволжья. Одна из бабушек вскоре умерла. Вторая – во время эвакуации из блокадного Ленинграда, в апреле 1942-го.
Моя семья попала в два страшных голода: в Поволжье и ровно через двадцать лет – в Ленинграде.
В детстве, если бабушке казалось, что я чего-то не хочу есть, она говорила:
– Ты голода не видел.
О голоде в Поволжье я знал только по рассказам выживших. А о ленинградском… я сам каким-то чудом выжил.
Какие настроения я видел тогда в среде старой петербургской интеллигенции? Той, которую