с субботним вермутом, по тому же обычаю принялся колотить маму. Неизвестно почему, но он делал это всегда, то ли ревнуя, то ли сердясь за что-то иное. А может быть, просто негодуя на жизнь, которая у него была совсем не сахар. Дело в том, что ему от Хозяйства, когда он женился, за городом был выделен участок под строительство. А также и лес. Но деревья были в чаще, километрах в пяти от начатого сруба, а на транспорт у тогда еще никому не известного столяра денег не было. И каждый день после работы он шел туда (жилье они тогда еще снимали) и приносил на плече бревно. Иногда успевал принести два, а то и три. Строил он один, изредка лишь привлекая супругу, которая уже имела огромный живот. Дом строился почти два года, столько же его Нюся была беременна. Беда в том, что первая девочка родилась нежизнеспособной. Как потом сказали из-за несовместимости партизанской белорусской крови с бологовской, вернее даже с огрызовской купеческой. Нюся его была из старинного купеческого рода, раскулаченного, разумеется, Революцией. Хотя в Бологое всегда правили торгаши и спекулянты независимо от флага над зданием Администрации. Как теперь торгаши и спекулянты правят великой некогда страной. Младенца внесли в дом, как другие вносят кошку. Но и это еще не все. Беда в том, что Иван был столяр, и решил, что и в печном строительстве нет ничего особенного – натаскал б.у. кирпича от городской котельной, замочил глину и слепил нечто на свой вкус и цвет. Через год, когда древесина стен, пола и потолка просохли, а печь окончательно расползлась, они вновь лишились жилья. Хорошо еще успели девочку вытащить из огня! В глубине души Иван догадывался, что стало причиной пожара, но, как большинство мастеров своего дела, был уперт до безумия. Следующий сруб он смастерил уже за год. Но и он сгорел через восемь месяцев. Опять же из-за рассыпающейся печи. Поговаривали, что именно из-за этих жутких зрелищ девочка не смогла начать говорить в срок, как у всех.
Росла она худеньким, болезненным ребенком с белейшими, как первый снег, прямыми волосами по пояс, ела только суп из кильки в томате, манную кашу с черничным вареньем да пряники с молоком на ночь. И больше ничего. Однажды, когда родители по настоянию местного фельдшера решили втиснуть в нее ложку рыбьего жира, маленькая Виолетта шустро забралась под родительскую кровать и не вылезала оттуда до позднего вечера, рыдая взахлеб.
Школьницей они была очень тихой и спокойной, с ужасом сторонилась бегающих и скачущих на переменках однокашников, никогда не шалила ни на уроках, ни после них. Но училась ниже среднего, все слова в предложении писала слитно и так, как слышала. Иногда даже споря с мамой при выполнении домашних заданий и доводя ее порой до слез своим упрямством. "Ма-ло-ко! Потому что всегда мало!" – упорно следовала она собственной логике.
После занятий в школе у маленькой Виолетты было два любимых дела: игра в куклы на лугу за огородом и вырезание разных фигурок ножницами из газет. И не только – однажды она изрезала случайно найденную папину заначку – целых пятьдесят рублей пятерками! Разумеется, такого
