– Итак. – Смех оборвался так же внезапно. – Чем ты тут занималась? Когда женщина в одиночку спускается в погреба, это уже подозрительно, а ты еще и погасила свет, как только услышала мойголос. Почему? Что ты задумала? Ты что-то прячешь?
– Нет, ничего. – Селин сложила руки в умоляющем жесте. – Клянусь, я просто… Вы меня перепугали.
– Извинений мне не надо. Мне надо знать, что ты делала там, внизу.
– Просто… просто побыть в одиночестве.
– В одиночестве?
– Да.
– Да, господин гауптман, – поправил ее офицер, – обращайся ко мне как положено.
– Да, господин гауптман, – быстро произнесла Селин.
– Теперь объясни, что это значит. Какое отношение имеют погреба к одиночеству?
Селин должна была сказать правду.
– Я тоскую в разлуке с родными. А мой отец, сколько я себя помню, работал на винодельне в Бургундии. Он делает – делал – вино, и когда я чувствую себя особенно одинокой…
– С какой целью ты здесь? – перебил немец, и Селин сообразила, что бормочет себе под нос.
– В погребах я чувствую себя ближе к отцу. Они напоминают мне дом, который я, может быть, больше не увижу.
Немец принялся рассматривать Селин, и глаза его потемнели. Наконец он убрал пистолет в кобуру, и Селин облегченно расправила плечи.
– Спускаться в одиночестве в погреба – подозрительное действие, особенно для женщины. Нам известно, что там ведется подрывная деятельность против фюрера. Совсем недавно, на прошлой неделе, мы раскрыли в Аи подпольную типографию. Человек печатал у себя в винном погребе листовки. Знаешь, что с ним стало?
Селин покачала головой, боясь, что угадала.
Офицер широко улыбнулся, оскалив острые, словно звериные, зубы, и, глядя Селин прямо в глаза, наставил на нее, как пистолет, большой и указательный пальцы правой руки.
– Мы расстреляли его, мадам. И если я когда-нибудь застану тебя одну в погребах…
– Поняла. Господин гауптман.
Офицер не шелохнулся и не отвел тяжелого взгляда.
– Ты, – его губы презрительно искривились, – упомянула об отце. Он у тебя еврей, верно?
Внутри у Селин все перевернулось, и пришлось собрать все свое самообладание, чтобы держаться спокойно.
– Да. – Отрицать не было смысла, немец наверняка все уже знал. Селин слышала, что германская комендатура ведет учет очень аккуратно.
– Ни за что бы не догадался, в тот раз. А сейчас вижу. А ты очень хорошенькая для еврейки.
Селин почувствовала, как вспыхнули щеки, не то от страха, не то от смущения. Она промолчала, а офицер прищурился:
– Я только что сделал тебе комплимент. В ответ ты должна меня поблагодарить.
Селин сглотнула:
– Благодарю.
– Прекрасно. Теперь вот еще что. Вряд ли мы были представлены друг другу как полагается. А ведь тебе, мадам Лоран, следовало бы знать мое имя. Особенно если нам предстоит стать друзьями.
– Друзьями?
Офицер