– Представляю себе картину, – сказал он в один из холодных вечеров, когда пригласил Тео и Селин посидеть вместе с ним и Инес у камина в главном доме и погреться перед пылающим огнем. – Геринг и Гиммлер обедают вместе в Берлине, а на столе у них – одна из наших лучших бутылок.
– Гран-крю тридцать пятого года, – вставил Тео, сверкнув глазами.
– Bien sûr[7]. – Мишель ухмыльнулся. – Они и не заметят на ней грязи.
Тео хмыкнул:
– И того, что на самом деле в бутылке бурда тридцать седьмого.
– А вы не боитесь? – спросила Инес.
– Все так делают, – пожал плечами Тео.
Но спустя неделю к ним снежным днем без предупреждения нагрянул Клебиш на машине с водителем и в сопровождении немца-автоматчика.
– Месье Шово, – сказал он ровным голосом, когда Мишель открыл дверь. – Я по поводу вашей измены.
– Не понимаю, о чем вы. – Мишель говорил совершенно спокойно, но Инес, вышедшая к двери вслед за ним, видела, как его шею заливает краска. Бросив на жену быстрый взгляд, он вновь посмотрел на Клебиша.
– Вы думаете, я не замечаю, что вы творите? Вы все, проклятые шампенуазы! – Изо рта вайнфюрера брызнула слюна. – Вы что, считаете меня дураком?
– Нет, конечно.
– Но вы же не отрицаете, что неправильно маркировали бутылки, предназначенные для Германии?
У Мишеля дернулся уголок рта.
– Я неуклонно обеспечиваю то отношение к германским поставкам, которого они заслуживают.
Мужчины впились друг в друга взглядом. И тут в их разговор вмешалась Инес:
– Господин Клебиш, если произошло какое-то упущение, то наверняка по ошибке. Мишель, скажи ему!
Мишель промолчал, и Клебиш, подождав, вздохнул:
– Ну что же. Может быть, вам больше понравится поразмышлять об этом в тюрьме.
– Нет, господин Клебиш, прошу вас! – задохнулась Инес, но Мишель не проронил ни слова, когда автоматчик грубо взял его за плечо и подтолкнул к выходу. Лишь идя по двору к машине в сопровождении подгонявшего его немца и Клебиша, он оглянулся и сказал через плечо:
– Все будет в порядке, Инес.
На его лице мелькнула и тут же пропала тень улыбки.
– Пожалуйста! –