Чего ему не хватало? В казённых бумагах Канцелярии розыскных дел именно этот вопрос и зафиксирован. Задал его на допросе сам беспощадный царь, ставший тогда наиболее дотошным и убийственно прилежным следователем. Царь спросил его в том духе, что умный человек, к каковым без сомнения относится Кикин, не мог ведь не думать о том, как всё плохо может окончиться? Вот как ответил ему Кикин: «Что ты толкуешь мне об уме? Ум требует простора, а с тобой было ему тесно». Какая мужественная красота в этом ответе! Это великолепный памятник всей той России, какая противостояла смертно и безнадёжно Петру. Одни только эти слова заставляют подозревать всю тупую ограниченность того приговора, будто эта замшелая косноязыкая традиционная Русь мазохистски желала и дальше киснуть в суеверии, невежестве и дикости. Мыслящую Россию, прежде всего, раздражала и оскорбляла, восстанавливала против себя сама манера петровских преобразований, та духовная кабала, при которой несчастьем было иметь собственный ум и собственный взгляд на вещи. В той России, которую создавал Пётр, умным мог быть только он сам. Он один знал, что нужно было России. Ему по штату полагалось всё знать лучше других. При Петре явилось не только абсолютное самодержавие, как принцип власти, но и абсолютное самодержавие духа, при котором становилось ненужным думать. Рабство налагалось не только на тело, но на душу и мысли. Вот почему в глухой оппозиции к нему оказалась не только и не столько тёмная и невежественная масса, но, может быть в ещё большей, мыслящая, элитная часть России… Кикин был предан смерти жесточайшей. Описывать её было бы мучительно… Добиваясь с таким упорством и смерти самого царевича, Пётр, мог руководствоваться, неосознанно даже, тайной убийственной неприязнью к чужой скрытой мысли, иной, чем его собственная…
По-другому мне трудно объяснить ту беспощадную настойчивость, с которой новая Россия добивалась гибели царевича Алексея…
Личную драму его легче всего будет понять, разобравшись по возможности в общей беде того времени. Если применить к той поре нынешние категории, то Петра можно назвать первым новым русским. Царевич же остался старым русским, со всем, что дорого было уходящей России.
Продолжу о некоторых причинах упорного и почти всеобщего противостояния Петру. О причинах, которые не соответствуют примитиву, распространяемому недоброжелателями русского народа. Это необходимо мне, чтобы лучше понять судьбу царевича Алексея Петровича, в которой как в капле росы, отразилась участь уходящей страны-сказки – Руси царя Алексея Михайловича. Которая, каюсь, из моего далёка представляется мне подобной чудному Острову-Буяну, русской Атлантиде… Дело, повторю, не в том, что Россия испугалась света из Европы, как боятся его запечные тараканы… Вот