Побег. Роман в шести частях. Олег Давыдов

к концу, и теперь я уже отчетливо представляю себе, как трудно было бы мне писать, если б то, что я пишу, было вымыслом. – Говорит то ли автор, то ли герой повествования. – Представьте себе меня – вот такого, каким я предстаю перед вами на этих страницах. Ведь, чтобы создать мой образ, автору пришлось бы держать в голове массу деталей, которые его (автора) постоянно бы сбивали с толку. Автор ведь человек, читатели, – он ведь имеет душу, которую ему постоянно приходится вкладывать в своих героев: он распыляется по героям, но больше всего вкладывает, конечно, в меня – главного своего героя. И что же, неужели вы думаете, что какой-то там посторонний человек – кем бы он ни был – сможет создать меня таким, как я есть? Да никогда в жизни – обязательно крупицы его души, вложенные в меня, заведут отношения (роман) с тем, что в моем образе принадлежит собственно мне, и получится невообразимая путаница, получится что-то совсем третье, неожиданное, непредсказуемое, и – автор с ужасом увидит свою неудачу.

      Он ее увидит, читатели, – уж будьте уверены! – не такой он дурак, этот мой автор, чтобы ее не увидеть.

      И он начнет тогда изворачиваться, искоренять себя, прятать свой нос, но не тут-то было – вот как раз тут вы и заметите работу автора над романом, его натугу, его попытку сделать не так, как есть, – заметите и скажите свое: «не верю». «А чему вы собственно не верите? – спросит тогда автор (если, конечно, у него хватит на это наглости). – Тому, что я автор этого романа? Вы что, сами хотите стать его автором? – в добрый час!»

      И действительно, «Побег» таков, что делает вас его со-автором, если вы позволяете ему это. И тогда уже ваш черед будет удивляться: кто же автор этого произведения, которое рождается, когда текст входит в мою жизнь и становится ее со-автором? И какое это произведение – естественно выросшее (росток, побег) или же синтезированное, и кем и в какой лаборатории? Все это решать уже вам, читатель. В добрый час!

Глеб Давыдов

      Бог создал сновидения, чтобы указать путь спящему, глаза которого во мраке.

      Папирус Инсингер

      ПРОЛОГ. А хочешь, я превращу тебя…

      – А хочешь, я превращу тебя в овечку? – говорил, приближаясь, здоровенный ражий детина с узловатой дубиной в руках, – вот этой вот волшебной палочкой, – и захохотал. Ему вторило эхо. Не только эхо – ему вторили такие точно, как он, здоровенные ражие парни, повылезшие черт знает откуда.

      Тут было не до шуток: я стоял, прислонившись к стене, и ждал. Пот прошиб меня, а в горле пересохло. Я облизал губы, озираясь вокруг.

      – Детка! – продолжал он, – ты зачем сюда сунулся? У тебя что, – он поднес палец к виску, – мозги овечьи, что ли? – И вдруг сделал резкое, но незаметное движение, набрасывая на меня овчину… Я дернулся – поздно! – все, дружно навалившись, прижали к земле – удар, еще один, боль, яркая вспышка – хотел крикнуть и не мог.

      Они расступились.