Той псевдобогемной компании были чужды какие бы то ни было условности. К Лёлику на посиделки приглашались люди двух сортов: завсегдатаи и личности, слывущие необычными. Сам я попал туда случайно, я не был ни тем, ни другим. Меня взяла с собой подружка, относящаяся ко второй категории.
Моя тогдашняя девушка Марина, выпускница иняза, прожила в Швейцарии целых два года, выйдя замуж за тамошнего германоговорящего жителя, а потом вернулась. Но это – отдельная история.
Так вот, эта самая Марина и прошептала мне, незаметно тыча пальчиком в сторону нестарого мужчины и прося не оборачиваться, что это – «тот самый Додик». Когда я поинтересовался, чем же именно знаменит сей персонаж, она сделала круглые глаза, и ошарашенно спросила: «Так ты ничего не знаешь?» Вероятно, такая неосведомленность сильно уронила меня в ее глазах, но, с другой стороны, создавала условия для просвещения столь темной личности как я.
Так вот, по отзывам некоторых состоятельных представительниц женской части деловых кругов нашего славного города, Додик выгодно отличается от других (почти всех) известных им «героев-любовников». Даже Гиви, прозванный «шлангом» по причине физиологических особенностей телосложения, уступает этому молодому человеку.
И дело вовсе не в геометрических размерах, хотя и в них тоже. Просто Додик в силу своего более высокого интеллекта вникает в психологию дам, пребывающих в критическом возрасте, и им это очень нравится. А еще он скрипач. Ну, не в том смысле, что порой поскрипывает, а играть умеет на музыкальном инструменте.
Обобщив полученную от Марины информацию, я пришел к выводу о том, что профессия заочно представленного мне Давида состоит в доставлении плотских утех богатым женщинам. Мне подумалось тогда, что в качестве персонажа он вряд ли мне будет интересен. Как показали дальнейшие события, я сильно ошибался.
Примерно через год город сотрясли события, трагические, в какой-то мере забавные и уж точно вызывавшие любопытство. Драму обсуждали все: таксисты, торговцы с Привоза, пенсионеры, аптекари, менеджеры среднего звена, портовые работники, трамвайные кондукторы, а возможно, и какие-нибудь тайные эквилибристы, если конечно такая профессия существует. И эпицентром всего этого людского вихря стал Додик.
И вот теперь он стоит передо мной на Соборке, всем своим видом олицетворяя одиночество. Я решился. Я подошел к нему, кивнул как старому доброму знакомому. Мы перекинулись парой ничего не значащих фраз о предстоящем гамбите, потом разговорились о ненастной погоде. Эта тема прямо и логично выводила на предложение где-то посидеть, поступившее, разумеется, от меня. Додик его поддержал, и мы направились на Тираспольскую, в подвальчик с заманчивой полукруглой вывеской «Таировские вина». Наливали там и коньяк.
Там я и узнал предысторию драмы, разыгравшейся несколько лет назад, что называется, из первых уст.
Следует отметить, что Додик не сразу рассказал мне все. На это ему просто не хватило бы короткого времени – мы просидели в подвальчике всего-то часика три. Начал он вовсе не с того, что интересовало меня, да и всю любопытствующую публику. Он вообще сперва говорил как-то неохотно и как бы между делом.
Потом, во время наших следующих встреч, он разошелся. Речь Додика приобретала все большую самобытность, пестрела блистательными шутками и красочными метафорами, в общем, становилась все ярче и артистичней. Кстати, любителей так называемого «одесского акцента» возможно, ждет разочарование. Как коренной горожанин в четвертом поколении, Додик говорил на правильном русском языке, лишь иногда вставляя наши специфические слова и обороты.
Этот рассказ предлагается вниманию читателя почти без купюр. Теперь можно. Почти все участники событий ушли из жизни. А для тех, кто по-прежнему топчет нашу грешную землю, я специально оговариваю, что все здесь написанное – чистой воды выдумка. Все совпадения случайны. Правды здесь нет. Никаких претензий автор не принимает. Как говорят у нас в Одессе – за что купил, за то и продаю.
Детство, университеты и вся прочая бледно-голубая фигня
Додик начал рассказ с самого начала. Нет, не с сотворения мира, а с момента своего появления в нем. Я передаю ему слово. Лучше главного персонажа никто не скажет.
***
Я родился на улице Успенской, которая тогда носила имя видного советского дипломата Чичерина. В те времена уже было в ходу слово «нарком», означавшее отнюдь не народного комиссара, и в нашем дворе жил пацанчик, куривший молдавский план, но широкого распространения этот дурман в 1980 году еще не получил.
Родители мои, так уж получилось, были евреями. Папа работал на щетинощеточной фабрике, совсем рядом с домом, а мама трудилась кассиром в универсаме на Ленина угол Ярославского. Когда я родился, ей уже исполнилось 39, а папа был на пару лет старше. Других