– Все. Дорога кончилась! – объявила она и снова икнула. Одежда Дэнни попала ей под ноги. – Это что еще за… – она приложила руку к груди, пытаясь не икать.
– Что там, Мередит? – ее подруга, пошатываясь, шла к ней.
– Не знаю, – она подняла пропахшую потом рубашку. Ее узкие ноздри неестественно раздулись, втягивая исходивший от рубашки запах. – Пахнет самцом, – заявила она.
– Правда? – ее подруга подцепила ногой брюки. – Может быть, их специально оставили здесь? – она икнула. – Что если это какая-нибудь игра?
– Игра? – Мередит подняла мужские трусы и приложила их к бедрам. – Не хочешь примерить?
– Они, должно быть, грязные, – скривилась подруга.
– А что если суть игры именно в этом? – Мередит натянула трусы Дэнни, качнулась, едва не упав в бассейн. – Ну, как?
– Что как?
– Что-нибудь изменилось?
– Где?
– Там.
– Не знаю.
– Может быть, спросим Себилу, что все это значит?
– Может быть…
Они обнялись и ушли в дом.
***
Дэнни выбрался из бассейна и натянул брюки. Теперь вернуться в машину и попытаться уснуть. Или же нет? В сводчатых окнах дома горел свет. Что за люди собрались там? Дэнни подкрался к одному из окон и заглянул внутрь. Никого. Он вспомнил дверь, из которой пришла Мередит.
«Мой отец был хорошим любовником, поэтому должен лежать здесь», – звенели в голове слова негритенка. Плеть в невидимой руке хлестала его черную спину. Раб. Такой же, как и он – Дэнни. Звонкий смех Мередит. Икота. Запахи и тени. Нет. Дэнни тряхнул головой. Это всего лишь ночь. А сладкий запах… Где-то здесь, должно быть, растет ваниль.
Чернокожая девушка в нижнем белье с пристегнутым сзади белым заячьим хвостиком пробежала за окном. Кто она? Нет, он не хочет этого знать. Или же хочет? Дэнни подошел к двери и повернул ручку. Запахи? Тени? Шорохи? Всего лишь дом! Он прикрыл за собой дверь и прислушался. Где-то звенел женский смех. Что он здесь делает? А что ему делать там, на улице?
Дэнни крался вдоль стен, словно вор, хотя он и не собирался ничего красть. Всего лишь утолить интерес (любопытство?). Увидеть то, чего видеть не должен. Узнать. Заглянуть за край ширмы этого большого дома: громоздкая мебель, мозаичный пол, резные колонны и тысячи глаз, следящих за ним. Высокие своды над головой… К черту декорации! Он хочет увидеть душу этого дома – его плоть без прикрас и одежды. Дэнни остановился. Мозаика под ногами сменилась древними письменами и изречениями. Черный мрамор был отполирован до блеска. Композиции на стенах изображали ужас и смятение. Запечатленные на них люди закрывались руками, прятались друг за друга, молились, стоя на коленях. Идеальные лица. Идеальный трепет. Сотни напуганных глаз и mimique expressive. И никакой надежды. Только страх и отчаяние. Дэнни подумал, что художник, нарисовавший все это, был либо безумцем, либо гением. Потому что, глядя на все эти композиции, Дэнни сам начинал испытывать ужас и смятение…
И