Ганна стояла и ждала, и как только грек ушёл, выставила наперсницу.
Она развернула свёрток, внутри лежали колты. Она смотрела, опасаясь обнаружить что-то новое, в руки не брала, чтобы чего не нарушить, но ничего не нашла и тут же кинулась за полог, Свирька стояла и подслушивала. Почувствовав, что делает что-то не то, Ганна распрямила спину и приняла важный вид.
– Иди за греком, только не обгони, смотри! Когда он зайдет в дом, подожди немного и тогда зайди сама, скажи, что я сейчас приду, поняла?
Свирька кивнула, но не стронулась с места.
– Чего ждёшь? – нетерпеливо спросила Ганна.
Свирька вопросительно зыркнула на свёрток, лежащий на столе за спиной хозяйки.
– Чего тебе?.. Ты разве не поняла, что я тебе сказала? – закричала на неё Ганна, Свирька надула губы, повернулась и пошла из дома.
Ганна вернулась, немного подождала и тоже пошла.
Улица от пролившихся дождей раскисла так, что настильные деревянные мостовые плавали. Ганна подобрала подол и встала в растерянности – пройти даже немного, и не загваздать платья, нечего было и думать. Но можно было и не думать и никуда не ходить, а подождать, когда за несколько дней улица высохнет и станет возможно пройти, но Ганне не терпелось.
Она вернулась, кликнула дворового мальчишку и велела запрягать. Как только кобыла была запряжена, Ганна отправилась в кузню к греку.
В повозке Ганна с трудом пробиралась по хлябям. Под копытами и колёсами расползалась мостовая и Ганна рисковала – кобыла могла опрокинуть повозку, и тогда было не миновать свалиться в грязь.
Киева гора стояла в цвету, и дожди и ливни, лившие несколько дней, и ветер не побили яблоневого и вишнёвого цвета, только покрыли лужи и землю белыми лепестками.
Сегодня в первый ясный день улица пустовала, никто не решился ломать ни ноги, ни колёса в этих хлябях, и даже не играли мальчишки, которым было всё равно, что бегать, что плавать. Из жидкой грязи торчали только уши и пятачки свиней.
«Эти рады», – подумала про хрюшек Ганна и вдруг поняла, что на улице только она да свиньи, это её огорчило, но не больше, чем на одно мгновенье, потому что она вспомнила, что только что здесь прошла Свирька, а чуть раньше Тарасий – значит не одни свиньи.
Свирька в кузне завороженно глядела на раскалённые, сияющие тигли и кузнеца в чистой белой рубахе и с маленькими щипцами в руках и ещё чем-то мудрёным. Кузнец был старый, а Свирька тут лишняя: что кузнец, что колдун, его дело не терпит чужих глаз. Но Ганна, войдя, увидела, что кузнец нет чтобы выгнать, так ещё и поглядывает на Свирьку, и покряхтывает, и развёртывает плечи, только не вышагивает как петух и не подмахивает под себя крыльями. Ганна понимала, что это значит, она посмотрела на Свирьку, та не замечала кузнеца. Ганна шикнула, и девка выскочила на улицу.
Появился Тарасий и молча, жестом, пригласил Ганну в дом.
– Ты приходил, грек… что-то хотел сказать?..
– Да не успел…
– Так