Приближаясь к кровати, я нес в правой руке фламар, а в левой – стеклянный бутылек с искусственной смазкой, необходимый даже в случае с такой легкой на истечения девушкой. В большинстве других случаев я отказался бы от использования в первый же раз приспособления такой величины, но она требовала решительных и, в некотором смысле, чрезмерных действий. Только так было возможно найти способ для преодоления ее губительной ненасытности, каким бы он ни оказался.
Сосредоточившись на головке фламара, она неотступно следила за ним, широко раскрыв глаза и приоткрыв рот. Губы и веки ее яркостью почти сравнялись с его пламенеющей краской, в завороженном нетерпении она сжала груди, провела большими пальцами по соскам.
Сперва я все же прикоснулся к ней пальцами, передав фламар левой руке. Средний, указательный и безымянный легко скользнули в нее, истекающую похотливой влагой и уже через несколько движений я пришел к выводу о ее готовности. Все это время она не сводила глаз с пылающего в моей руке фламара. Донышко бутылька прижалось к моей груди, указательным и большим пальцами я открутил ребристую стальную крышку и щедро облил содержимым, густым, вязким, матово-прозрачным, весь фламар, от всепроникающей головки до несокрушимого основания ствола. Холодный терпкий запах растекся по комнате, сливаясь с благовонием женского вожделения. Пальцы мои раздвинули губки влагалища так широко, как только было то возможно, головка фламара нашла место между ними, приникла к ним, вдавилась, залитая робким сиянием и от прикосновения ее девушка застонала сквозь плотно сжатые губы, приподнялась, развела пошире полусогнутые ноги, разглядывая рвущуюся в ее глубины твердость.
– Приступайте, доктор. – голова ее опустилась на подушки, глаза закрылись, покорная слабость овладела ею.
С величайшей осторожностью я направил фламар в ее лоно. Нежная кожа растянулась, обхватывая его головку, пробиравшуюся с медлительностью наползающей тоски. Лармана выплеснула новый стон, жалобный и нетерпеливый, дернулась, сжала в правых пальцах простынь, а в левых – подушку и я остановился.
– Продолжайте же! – взмолилась она, кончики пальцев ее провели по моей руке, вовлекли в холодную знобящую судорогу, оттолкнулись от меня, упали на правую грудь, засуетились вокруг соска. Презрев ее боль, плавным, неотступным, вращающимся движением я вдавил в нее жестокий фламар, вошедший с той сочной мягкостью, с которой одна тень сочетается с другой или сливаются в единую плоть языки пламени. Вырвавшийся у девушки крик мог бы сокрушить нескольких языческих идолов. Лармана широко раскрыла глаза, приподнялась, намереваясь произнести некие слова, способные оказаться и запрещающими, отрицающими прежние желания, но фламар уже двигался в ней, смещаясь вглубь и обратно едва ли на длину моего мизинца и она застыла, глядя перед собой с изумлением, каким