– Думала, – ответила она, вытирая слезы, – первое время постоянно думала, а как не думать было?! Мама постоянно про это говорила, Сашку проклинала. Я возражала, конечно, но не особо. С ней не поспоришь! А потом молоко у меня пропало. Василич маму отчитал, она замолчала. Потом у Павлика аллергия на коровье молоко вылезла, Дениска болел постоянно и как-то под запрет и перестали мысли появляться. Забыли, конечно! И на могилку даже не ездили, его не рядом с отцом похоронили. За городом, в Матвеевке. Кстати, там и правда часовня есть. Правда заброшенная уже тогда была.
– Девочки, чаёк! – провозгласил Василич, внося дымящиеся чашки.
– Грибы хоть варятся? – ворчливо спросила Татьяна.
– Обижаешь, душенька, – усмехнулся Василич, – уже последняя партия варится.
– И что б, я без тебя делала! – с нежностью посмотрела она на мужа. – Вот мне видишь, как повезло! У меня Василич! Всякое, конечно, бывало, и ругались тоже, но все равно пытались понять друг друга и больно не ранить. Я и сыновьям всегда вдалбливаю, все люди разные: то, что одному в радость – другому в тягость. Одного единственным словом можно ранить, а другой лишь посмеётся после потока брани. Поэтому, как бы ты к человеку не относился, не суди и, если можешь, поддержи. Надеюсь, они поняли!
– Конечно, поняли, – рассмеялся Василич, – они же уже наизусть, как стих, твоё учение повторяют с детства, как только ты начинаешь: все люди разные…
– А, и хорошо! – воскликнула Татьяна с улыбкой, убираясь на веранде. – Значит, легче им жить будет! Нам-то что теперь с Сашкой делать?!
– На кладбище съездить надо да в церковь сходить, – предположил Василич. – Как думаешь, Ева?
– Не знаю, – пожала плечами я. – Лишним точно не будет.
– Ты, наверное, думаешь, почему мы раньше не ходили? – спросила Татьяна, ловко собирая веником мусор от грибов с дощатого пола веранды и сразу же ответила. – Только не подумай, что я оправдываюсь. Хотя может и надо. Дело в том, что мы его хоронили вдвоём с Василичем, мать с Маринкой не пошли. Они, кстати, до сих пор общаются. На кладбище, сразу как Сашку упокоили, к нам старушка подошла. Такая интересная: в платье кримпленовом коричневом, такие раньше у многих были, на голове платочек чёрненький, из лёгкого шифона, поверх седых волос, закрученных в гульку на макушке. Помнишь, Василич? Казалось бы, что тут удивительного, раньше на кладбище бабуси-плакальщицы навязывались, но они и выглядели, как деревенские бабки в цветастых разномастных одеждах, а тут элегантная такая старушечка. Просто встала рядом, скорбно поджав губы, и смотрит на могилу. Я на неё несколько раз кинула вопросительные взгляды, но она даже не посмотрела на меня. Только когда уже памятник ставили рабочие, она у меня спросила: «Брата похоронила?». Я кивнула, а она строго говорит: «Матери передай – её это грех! Пусть молится теперь за его душу! Не то худо будет! Крест почему, девка, не поставили