Вторая комета, как ощутил Лёха, прилетела в район его уже бывшего офиса и освещала заревом тёмный небосвод, третья упала на забор пустыря. Кометы всё падали, уничтожая уже забытые и ещё свежие Лёхины обиды, вспышки огня всё больше освещали небосвод. Половинкин стоял, расставив ноги, и с тихим удовлетворением наблюдал, как разрушается осточертевший и опостылевший ему город.
Смерть, как искусство
– Зачем Вы убили старушку Маклейн?
– Она была слишком живой для своих восьмидесяти пяти, а ещё владела контрольным пакетом акций «Маклейн Корпорейшн». Её конкуренты так и сказали: «Она слишком живая, Сид, чересчур». Теперь уровень её активности их устраивает.
– Вы могли бы назвать этих конкурентов?
– За кого Вы меня принимаете, сэр? Перед электрическим стулом всё, что у меня осталось – это моя профессиональная репутация.
Судья с нескрываемым интересом смотрел на подсудимого.
– Скажите, а почему Вы признались, вдруг, в стольких злодеяниях?
– Понимаете, сэр, в каждой профессии необходимо вовремя уйти на покой, признанным, в зените славы. Вы ведь не будете спорить с тем, что престарелый кондитер должен уйти на пенсию до того, как начнёт путать корицу с перцем? А для порядочного киллера уход на покой – это электрический стул. Разве возможно представить себе бывшего киллера, мирно кормящего голубей в парке?
– Какая странная параллель. Вы серьёзно считаете, что киллер – это профессия?
– Раньше, сэр, я так не считал. Я много читал Конфуция. У него есть гениальная фраза: «Найди себе дело по душе, и тебе никогда не придётся работать».
– Так для Вас убийство – любимое занятие? – брезгливо спросил судья.
– Отнюдь, сэр. В детстве я хотел стать художником, однако, жизнь распорядилась иначе. Однажды мы играли в бейсбол с одноклассниками. Одна девочка закричала: «Сид! Посмотри, у меня бабочка на лбу!» Я решил помочь ей и ударил по бабочке битой. По бабочке я не попал, но Нэнси, вдруг, упала мёртвой в лужу собственной крови. Меня судили, и поскольку я был малолетний, отправили в клинику для умственно отсталых детей…
– Я так и не понял, нравится Вам убивать или нет, – прервал его воспоминания судья, – и при чём здесь Конфуций?
– Терпение, Ваша честь, я расскажу всё по порядку. Так вот, после убийства Нэнси, все стали звать меня душегубом. Один санитар лупцевал меня смертным боем, заводя в процедурную. Он бил, чем попало, Однажды я не выдержал, схватил лежащий рядом шприц и всадил ему в ляжку. Санитар