С волками жить. Стивен Райт

их рушащихся тел влечет ее стоически вниз. Полна трупов голова. Тот груз, что волокла она по жидкой грязи туманных дней. Господи, неудивительно, что она все время так утомлена. В этом и беда с тем, как раскочегариваешь. После бесподобной радости вида с воздуха тебя сводит вниз, вниз до путаницы ходов под землею, вниз по тем коридорам в холодные комнаты, куда не хотелось заходить. Вроде морга, к примеру. Ее трогательная неспособность сделать эту процедуру привычной, живенько обернуть усопших в саваны, чтобы повезти на замаскированной каталке мимо ничего не подозревающих пациентов и посетителей вниз к охлажденным выдвижным ящикам, и каждую из тех белых мумий, кого приготовила своими руками, она могла помнить по табличке, по палате, по лицу, данные, каких вроде бы потерять не может никогда вместе с образом себя – угрюмого инструктора по прыжкам из самолета-гиганта, придерживает дверь перед каждым пронумерованным обрабатываемым, чтоб тот выплыл наружу – куда? На вражескую территорию, вот куда.

      Стол был черен. Телевизор сер. Стены белы. Она полистала «Ярмарку тщеславия»[35], тьма украдкою вползала – безмолвная и почтительная горничная. Она встала и побродила по комнате, поглаживая каждую холодную свечу верным «биком». Вернулась на матрас и напряженно вчиталась в страницы «ТВ-гида», рисуя перед собою любимые передачи, старые фильмы. Скарлетт О’Хара была одним из ее самых любимых персонажей. Как и Нора Чарлз. Как и Крысеныш Риццо[36]. Она составила в уме список всех передач, какие посмотрела бы сегодня вечером, если б дали ток. Она так и видела, как сама смотрит эти передачи. Поступление образов было неистощимо. Жизненные знаки ее модулировались мило. Затем прозвучали дверные колокольцы, и она оказалась на ногах, не осознавая, что двинулась с места, предметом дрожащей скульптуры, сердце – как будильник, по всему ее телу вверх и вниз прокатываются покалывающие волны: не уверенная, слышала ли что-то вообще. Она встревоженно оглядела комнату, словно в ней мог находиться кто-то еще, какой-то другой объект, сказавший бы ей, что делать. Затем это произошло опять – мелодичный динь-дон, сломавший ей позу. Она натянула футболку и джинсы, выхватила из-под матраса 44-й и сторожко добралась до переда дома, пальцы легонько пробегали по стенам, как будто она пересекала нестойкие проходы судна. Остановилась в тенях, хорошо в стороне от бледного параллелограмма уличного света, небрежно наброшенного поперек пола без ковра. Сквозь венецианское окно она его видела – мужчину в темноте у ее двери. Подергивается вверх-вниз. Он нажал на кнопку в третий раз, отвернулся осмотреть пустую улицу. На дорожке стояла чужая машина. Лицом он прижался к стеклу. Массивом сплошной неподвижности она не дрогнула.

      – Я тебя вижу, – сказал он. – Давай открывай.

      Сердце у нее в груди колотилось дикими копытами. Обеими руками она подняла пистолет.

      – Я выломаю дверь, сама же знаешь. – Ногти быстро застучали по стеклу. Звук – это царапанье