С возрастом детские страхи постепенно исчезали – все, кроме одного.
В абсолютной тьме под землей в «зеленую» комнату вползало что-то более коварное, чем привидение, более безжалостное, чем голод и жажда, более отвратительное, чем любая грязь, более ядовитое, чем самая страшная змея.
То было одиночество.
Сесилия находилась одна в огромном мире, безусловно, правильном, но несовершенном. И то, что начиналось, как скука, в уединении, постепенно стало бездной тишины внутри нее, разверзшейся пропастью пустоты, которую ничто не могло заполнить.
Потому что даже в то время, когда девочка была свободна, «зеленая» комната оставалась поблизости, ожидая ее следующего проступка, какой-нибудь случайной оплошности…
Ожидание – ведь скоро Сесилию в очередной раз низвергнут в ад – казалось ничуть не менее мучительным, чем бесчисленные часы, которые она провела в «зеленой» комнате.
Сесилия постоянно молилась, как и приказывал отец, но даже не вспоминала о тех молитвах, которые преподобный Тиг заставлял ее заучивать.
Каждую ночь девочка опускалась на колени перед холодным осуждающим Богом и с жаром паломника молила только об одном – чтобы кто-нибудь вызволил ее из серовато-зеленого ада, в котором она жила.
На этот раз Сесилия молилась очень долго, пока сухой язык не прилип к такому же пересохшему нёбу. Даже слезы высохли. Живот же был совершенно пустым и только периодически сжимался. Прошло уже два дня, и у бедняжки не оставалось сил, чтобы сидеть; она лежала, привалившись к стене и плотно завернувшись в одеяло.
«Судя по всему, на этот раз отец не намерен меня выпускать».
Эта мысль раскрыла в ее душе бездну отчаяния. В душе, где было светло и где жил Бог.
Ржавые петли скрипнули, когда открылось окно. И викарий с нехарактерной для него поспешностью опустил на земляной пол ведро с водой. Сесилия с трудом села, опираясь на дрожащие руки.
– Попей и помойся, – рявкнул он. – Но если ты издашь хотя бы один звук, пока они будут здесь, то никогда больше не выйдешь из этого подвала. Ты меня поняла, девчонка?
Отец не стал ждать ее ответа: захлопнул окно и даже не потрудился его запереть.
Несколько мгновений потрясенная Сесилия сидела неподвижно. Потом, встрепенувшись, бросилась к ведру. Не обращая внимания на грязь на руках, девочка погрузила руки в воду и стала с жадностью пить, черпая ее горстями. Не в силах утолить жажду, она поднесла ведро к губам и принялась пить прямо из него.
Наверху послышались шаги. Но то были не тяжелые шаги отца.
Они были наверху. Но кто так сильно встревожил ее отца?
Тихо поставив ведро на пол, Сесилия поднялась по ступенькам и скорчилась у двери, надеясь что-нибудь услышать через щель.
– Где вы ее держите, преподобный? – спросил незнакомый женский голос. Женщина говорила с акцентом, который Сесилия не могла узнать, даже если бы ее разум не был затуманен