Мятеж, в результате которого на царский престол пытались возвести престарелого сеида Кул Гали, был подавлен. В Нур-Суваре все было тихо и спокойно. Бунтовщики наказаны и брошены в зиндан «Шайтан бугаз», но главные организаторы неудавшегося переворота Боян и Исмаил помилованы. На этом настоял эмир Барадж, увидев, как те, обвязав себя веревками в знак подчинения, вышли из города. Субедей – главный бахадир Татар – удивился мягкости эмира. На что Барадж прилюдно ему ответил:
– Если я буду истреблять своих лучших беков и казаков, как я смогу управлять страной?
Думаю, что Субедей ничего не доложил об этом неприятном инциденте хану Бату, занятому подготовкой к западным походам, дабы не отвлекать его от столь важной военной акции.
… Издали сверкнул полумесяц главного минарета Великого Булгара, проявились башни новой еще недостроенной Соборной мечети, показались каменные палаты царского дворца и его беков, черепичные крыши купеческих и ремесленных кварталов.
И вот вдали засинели волны могучей Итили. На высоком берегу реки, к северу от главных ворот Булгара, располагался большой царский шатер, куда, не заезжая в город, и свернул наш отряд. Над золоченной юртой развевались красные, желтые, черные, зеленые ленточки и гордо реял разноцветный Дракон, размахивая своими огромными перепончатыми крыльями. Летняя резиденция эмира, по давней хонской традиции, располагалась в степи, по вольным просторам которой тоскует душа каждого степняка. Пусть и бывшего – кровь все равно берет свое.
Спешившись и передав лошадей подбежавшим джурам, мы направились к царской юрте. На значительном расстоянии от нее, сняв с головы тюбятяи и засунув их себе подмышки, мы замерли в почтительном ожидании. Главный нукер, пошептавшись о чем то с охраной, подбежал к южному входу царской палаты докладывать эмиру о нашем прибытии.
Эмир Барадж не сразу принял доставленного к нему шакирда, сначала меня отвели в гостевую юрту, где уже был накрыт праздничный дастархан. Но ни фрукты, ни орехи не лезли мне в горло. Облокотившись на мягкие подушки, я предался тягостным раздумьям: зачем меня вызвал к себе эмир Барадж?
Шакирд то я был шакирд, да не такой уж и простой. Мой прадед Отяк, двоюродный дед Чельбир и мой отец Мир-Газиз тоже, как и Барадж, были в свое время эмирами Булгарского юрта. То есть, я являлся наследным принцем, причем враждебного по отношению к Бараджу дома. Барадж принадлежал к царской династии Азановичей, а мы – к Ашрафидам. И между этими двумя домами всегда шла ожесточенная борьба. Особенно непримиримой она была во время правления Чельбира – Бараджу даже пришлось выехать за пределы страны, он тогда занял пост улугбека одного из зависимых от него урусских городов.
Когда Чельбир умер, и его место занял мой отец, Барадж вернулся на Родину, поскольку ему уже никто не угрожал.
Мой отец был мягким и гуманным правителем, сеидом-имамом он сделал своего друга Кул Гали – знаменитого сказителя и поэта, известного своей сильной привязанностью к Арабской вере. Кул Гали оказывал большое влияние на моего отца. Вдвоем они начали проводить реформы, чтобы облегчить жизнь простого народа: снижались налоги, облегчалась воинская повинность, большие льготы предоставлялись купцам и ремесленникам. «Черный люд» – чирмыши – переводился в привилегированный разряд. Но при условии, что откажется от своей родной веры, веры в Тенгри и перейдет в Арабскую веру.
Эмир Газиз правил недолго, я думаю, что моего отца отравили. Кто? Это большой секрет, который, похоже, уже никогда не разгадать.
Когда Мир-Газиз умер, мне было года три-четыре, и я отца почти не помню. Кул Гали женился на овдовевшей Салие, в которую был уже давно, как выяснилось, тайно влюблен. Салия бикэ не была моей матерью, я родился от другой жены моего отца, не наложницы, а законной жены. Но она ушла в лучший мир еще раньше мужа, и в моей памяти не осталось даже смутного представления о моей матери, пусть Всевышний помилует ее душу в ссудный день и определит ей место в раю.
В общем, я остался сиротой.
Мой прадед Отяк был женат на дочери бурджанско-кавказского вождя кипчаков Башкорта. Моя рано умершая мать тоже была из этого рода. Бурджанские родственники забрали меня к себя. В Булгаре бывать с тех пор мне приходилось редко. Я вырос в степи и горах – и они прочно поселись в моем сердце. Можно сказать, меня воспитал мой дед Альмат по материнской линии, замечательный чичен – сказитель, когда то бывший великим воином. Это удивительный человек, которому я многим обязан в своей жизни. Именно дед Альмат настоял на том, чтобы я поехал учиться в Дом науки.
Я вел скромную жизнь шакирда, с увлечением познавал арабский и персидский языки, добросовестно извлекал алгебраические дроби, с восхищением наблюдал за жизнью небесных светил в астрономической обсерватории, и не лез ни в какие сомнительные дела. Вряд ли эмир опасается меня, как претендента на царский престол. Да, мой отец был эмиром, да, нур-суварцы после его смерти хотели видеть эмиром человека не из царствующей династии. А именно Кул Гали – автора популярной в народе поэмы «Сказания о Юсуфе», и затеяли бунт… Но причем тут какой-то забытый всеми отпрыск, выросший