Любовь Михайловна укоризненно качает головой. «Ты – дебил», – читаю я в ее глазах, но вслух она ничего не говорит и начинает вести урок.
Володя тыкает мне ручкой в спину.
– Что? – говорю я.
– Ты, нищеброд, получишь на перемене, – радостно говорит Володя.
Я киваю. Поворачиваюсь и открываю тетрадь. Смотрю на план комнаты-кладовки и начинаю считать на обратной стороне рисунка. Я рисую два столбика. В один столбик я пишу:
– еда
– коммунальные услуги
– проезд
– мамины антидепрессанты
В другом столбике я пишу: «Деньги за комнату Ларисы Дмитриевны». Потом подписываю цифры в оба столбика и понимаю, что на экскурсию в Пушкинские Горы денег никак не остается.
Дома я застаю маму сидящей на стуле в своей любимой позе – подтянув ноги к животу, с ненавистью смотрящей в мерцающий экран компьютера. Верхний свет она не включила, а за окном уже успело стемнеть.
– А, это ты, – говорит мама и снова поворачивается к экрану.
– Привет, мамочка, – говорю я. – Ты давно встала? Как дела?
– Я получила премию имени Бориса Рыжего, – отвечает мама так, как будто она не выиграла премию, а получила повестку в суд. – Да, – неопределенно говорит она, снова поворачивается к компьютеру и начинает яростно стучать по нашей старой клавиатуре.
– А что это ты пишешь? – спрашиваю я, подходя ближе и вставая у нее за спиной.
– Отказ, конечно, – говорит мама так, как будто я спросил какую-то невероятную глупость.
Я кусаю нижнюю губу.
– А что дает эта премия? – спрашиваю я.
– Ну что, что. Диплом, публикацию в их альманахе, деньги там какие-то, – сердито отвечает мама.
Денежная премия. Здравствуйте, Пушкинские Горы!
– Как будто мне нужна премия там, где в жюри сидел твой папаша! – с презрением бросает мама.
Прощайте, Пушкинские Горы.
Я сижу на скамейке в коридоре музея и листаю учебник по английскому. Делать задания мне не хочется, встаю и заглядываю в зал, из которого доносится голос мамы. В зале за дверью мама читает стихи перед слушателями. Манера речи у нее быстрая, с нервными нотками, и какая-то своя интонация, – мама читает совсем не так, как принято декламировать.
Меня кто-то трогает за плечо, я вздрагиваю и случайно хлопаю дверью. Передо мной стоит девочка лет четырнадцати.
– Извините, – говорит она. – Я от группы отстала, а что там, в зале?
– Стихи, – говорю я.
Девочка смотрит на меня с непониманием.
– Чтения, – поясняю я.
Девочка смотрит с непониманием.
– Это в каком, – переспрашивает она, – смысле стихи читают? Вслух?
Мы с ней прислушиваемся к голосу за дверью. Я киваю.
– А кто читает? – спрашивает она.
– Елизавета Белых, – говорю я, не уточняя, что это моя мама.
– А она поэт, да? – уточняет девочка.
Я киваю.
– А ты ее знаешь? – спрашивает она.
Я еще