– Тогда в монастырь уйду!
Государыня с сочувствием взглянула на нее. Некогда нищета и угроза пострига некогда висели и над самой Елисаветой, заставляя вздрагивать по ночам да лить в подушку горькие слезы.
– А чего ж сразу не пошла, а ко мне явиться решила?
– Мне мать Мария так сказала. Петр, слуга мой, когда известия об аресте привез, я к ней за советом обратилась. Думала, сразу на постриг, но она отговорила. Сперва, говорит, попробуй к императрице. Девицей та приветлива и сострадательна была, и сейчас, сказывают, не прошло это в ней. Вот я и поехала.
– А мать Мария кто такая, что так обо мне знает?
– Она в девичестве в Питерсбурхе жила. Из Волынских. Их всех арестовали и в крепость. Кто после следствия выжил, тех сослали… Кого – в Сибирь, кого – в монастырь, вот и ее тоже. Она как раз приехала, когда у меня матушка умерла, обучать взялась… – терять было нечего, и Настасья говорила, уже не таясь.
– Тяжелое тогда было время… Анна, тетка моя, императрицей боярами объявленная супротив воли отца моего, много зла людям принесла, – императрица вздохнула своим воспоминаниям.
И хотела еще что-то добавить, но на пороге комнаты возник Белов, сделав шаг вперед, как положено по уставу, щелкнул каблуками и замер под пристальным взглядом государыни. Из-за его спины встревоженно выглядывала Марфа Симоновна.
– Ну что, Белов, – императрица села за стол темного дерева с золотой резьбой по бокам, и задумчиво посмотрела на ладного гвардейца, – Вижу, позабыл ты слова присяги?
– Никак нет, ваше величество! – гвардеец вытянулся в струнку.
– Как же нет, коли заговорщиков ко мне проводишь, обходя караулы!
– Никак нет! Не вожу.
– Нахал ты, Григорий Петрович! Форменный нахал! – фыркнула Елисавета, кивая на Настю. – А вот эта девица? Знаешь, чья она дочь?
– Никак нет, Ваше Императорское Величество! – от громкого голоса императрица поморщилась.
– Вот ведь луженая глотка, – вдруг пожаловалась она Анастасии. – Их будто по голосу отбирают!
– Никак нет, по росту и происхождению, – отрапортовал Белов, и чуть мягче добавил, – а также по заслугам.
Елисавета Петровна улыбнулась:
– Помню, помню, Белов твои заслуги перед Отечеством, молодец! А здесь-то что сплоховал?
– Никак нет, не сплоховал!
– Как же не сплоховал, коли вон, девицу привел. Знаешь, что отец ее в крепости Святых Апостолов заключен вместе с другими заговорщиками?
– Никак нет, не знал! Но… – гвардеец осекся и внимательно посмотрел на императрицу, отметил едва заметные ямочки на щеках, выдававшие, что в душе государыня уже наслаждается неожиданным представлением, – но и бросить девушку одну без помощи не мог. Не по чести это.
– По чести… эвона как запел! – гроза, судя по всему, прошла, и теперь императрицей двигало любопытство и желание поразвлечься.
Белов это понял и покорно опустил голову.
– Каюсь, матушка императрица, виноват… надобно