Так, утирая слезы в ночи, перебирала Анна Васильевна в уме эти «козыри» ее судьбы, в надежде, что с уж такими-то козырями ей удастся защититься от ссылки. А председатель колхоза, выбившийся» из грязи в князи» из своей же деревенской бедноты, сделал семье Анны Васильевны уступку:
– «Ну, ладно, старуха! Дам тебе еще пожить! Погодим с выселением тебя и сучьей твоей семейки! Эксплуататоры проклятые! Поживите еще гады-мироеды! Будешь жить в своем доме, пока будешь мне водку таскать! Но – каждый день и чтоб с закуской! Поняла, старая б…дь?» – горько всплывало в ее памяти. Опять вспомнилось и то, как возопила она к грозовым небесам:
– Господи! Где же ты??? Помоги! Чтоб он сдох, гад поганый! Чтоб обожрался до смерти, этой водки проклятой! Чтоб он утоп, сволочь бесстыжая в самогонке этой!
Металась она до рассвета в печальных и горестных думах, пытаясь увязать весь обрушившийся на ее семью ужас с тем, что могло бы своей греховностью покалечить ее жизнь? Чтобы найти причину такого гнева Господнего, что обрушился их с мужем старость. Пытаясь понять вечное русское: «За что, Господи, караешь-гневаешься?». Потому что представить, что это могло оказаться стихийно хаотичное противоречит русской душе. Русскому человеку свойственно искать причину бед в греховности им содеянного, а беды – как наказание за грехи.
Так и Анна Васильевна перебирала в памяти все пережитое, и мысленно прилаживая осколки воспоминаний к событиям последних лет, как заплатки на прежнее праздничное, но износившееся и обтрепанное платье. Подумала о том, что мать ее Устинья – старушка под сто лет, доживавшая свою жизнь у нее в доме за занавеской в углу за печкой. Это теперь она немощная старушка, уж давно не встающая с постели. А раньше, сильная, красивая крестьянка, слывшая в округе знахаркой, обладавшая чудодейственными способностями лечить людей травами