М. М. Пришвин писал в дневнике 16 июля 1917 г.: «Черты лица революции никто не видел, потому что никто не может забежать ей вперед. Те, кто мчится вместе с нею, ничего не могут сказать о ней. А те, мимо кого она проносится, тоже не видят, пыль, мусор и всякий поднятый хлам заслоняют от него свет. И революция, конечно, существо получеловеческое, полузвериное. Те, кто не мчится вместе с ней, видят только огромный, оставляющий после себя нечистоты зад зверя».
Это неправда. Даже те, кто не мчался вместе с революцией, в большинстве своем видели не только нечистоты, оставляемые этим зверем. Ту запись Пришвин сделал в приступе пессимизма, видя, как иссякает импульс его любимой либеральной Февральской революции. Но в тяжелый момент после Октября, 14 декабря 1918 г. он написал так: «Анализировать каждую отдельную личность, и дела настоящего времени получаются дрянь, а в то же время чувствуешь, что под всем этим шевелится совесть народа».
Надо увидеть всю картину революции, как врач.
Вот революционная интеллигенция, воспитанная в партии социалистов-революционеров. Ю. Давыдов в предисловии к книге Б. Савинкова «Воспоминания террориста» пишет: «Он блокировался с направлениями любого оттенка, лишь бы антибольшевистское. Даже и с монархистами, полагая, что наши бурбоны чему-то научились. Савинков готов был признать любую диктатуру (включая, разумеется, собственную), кроме большевистской… Он бросался за помощью к англичанам, французам, белочехам и белополякам. Он командовал отрядами карателей, бандами подонков, наймитами, шпионами. Пути-дорожки “савинковцев” чадили пожарищами, дергались в судорогах казненных» [688, c. 15].
Б. Савинков – человек, университетски образованный, и к тому же писатель, ради чего он пролил море крови? Полный мрак…
Вот Первая конная армия (Исаак Бабель «Конармия»): «Я умылся с дороги и вышел на улицу. На столбах висели объявления о том, что военкомдив Виноградов прочтет вечером доклад о Втором конгрессе Коминтерна. Прямо перед моими окнами несколько казаков расстреливали за шпионаж старого еврея с серебряной бородой. Старик взвизгивал и вырывался. Тогда Кудря из пулеметной команды взял его голову и спрятал ее у себя под мышкой. Еврей затих и расставил ноги. Кудря правой рукой вытащил кинжал и осторожно зарезал старика, не забрызгавшись. Потом он стукнул в закрытую раму».
Сейчас все это вытащили к людям.
Кровавую вакханалию, культ жестокости воспевали Багрицкий и Бабель. За рубежом Р. Якобсон и В. Шкловский в модных ресторанах «тешатся байками» сотрудника ГПУ Осипа Брика о том, как пытают и расстреливают русских священников («Для нас тогда чекисты были – святые люди», – вспоминает Лиля Брик в 60-е годы).
А. Ваксберг (1998 г) пишет: «Осип любил рассказывать о кровавых