Я небрежно откинула назад иссиня черную прядь роскошных, доходящих до середины спины волос (на работу я носила невообразимо дорогой парик, стоивший мне целое состояние и на вид практически не отличимый от натуральных локонов) и обреченно заключила:
–На больных не обижаются.
Вероника угодливо хихикнула, и собралась было уже избавить меня от своего весьма обременительного общества, но неожиданно вспомнила нечто важное и резко замерла у выхода:
–Мадам Изольда, чуть не забыла – я же у вас фотографию Ранги оставила, можно я ее заберу? Знаете, мне будто не хватает чего-то, я же ее всегда в сумочке носила…
Я мысленно выстроила трехэтажную конструкцию из наиболее цветистых образчиков нецензурной лексики и, малость облегчив душу, мстительно отчеканила:
– Я ее сожгла. Дотла. Под свечей. Так что, увы и ах.
Все-таки с мозгами у блондинки, бесспорно, творилось что-то неладное. Любые фразы, события и явления она без колебаний трактовала с позиции своей маниакальной привязанности к татуированному дикарю, и вздумай я, к примеру, сообщить ей, что на длительность действия приворота косвенно влияет нестабильная политическая обстановка в стране, она бы немедленно рванула поднимать народные массы на борьбу против антигуманного режима.
–А говорите, не проводили обряд! – «раба любви» просветлела челом, и на ее фарфоровых щечках ярко проступил торжествующий румянец, – спасибо вам, мадам Изольда! Зачем мне теперь нужна фотография, если Ранги и так со мной? Послушайте, я положила в конверт все свои сбережения, у меня больше нет денег, но я найду еще, только бы Ранги не уезжал!
–Очистите помещение, – почти ласково попросила я, – живите долго и процветайте и самое главное, появляйтесь здесь как можно реже, а в идеале забудьте дорогу навсегда. Учтите, при следующем обращении вы можете потерять все, что у вас есть на данный момент. Всем спасибо, все свободны.
Разговор с порхающей на крыльях любви Барби вышел довольно непроизводительным, но я отлично понимала, что если наша беседа затянется, мне придется снова отменять прием посетителей. Вероника раздражала меня до нервного тика, и у меня не оставалось иного выхода, кроме как выпроводить ее из салона. Мне нужно было расслабиться, помедитировать, собраться с мыслями, услышать глас вселенной и ощутить прикосновение невидимой руки всемогущей судьбы. Мне срочно требовался покой, а о каком умиротворении можно говорить, когда на тебя стремительно изливаются потоки словесных фекалий, и тебе поневоле приходится брать на себя малопочетные обязанности ассенизатора? Я сомневалась, что озвученная на прощание угроза превратить карету обратно в тыкву удержит