но последний из тех, кто сполна поплатился.
И пошли вслед за мною все люди вперед,
и большими шагами направление взяли,
мы разрушили вместе сковавший нас лед,
у верхушки мы руль и жизни забрали.
И ворота открыли толчком сотни рук,
расцветаюшиймир лицом своим встретив,
обрубили последний мешающий сук,
изменились и мир, и время, и ветер.
Но проблема одна осталась снаружи:
революции братья остались одни,
нас встретили только рычание стужи
да гиблые земли, что позади.
Я видел море
Я видел море, его глубину,
не чуя ветров и солнца,
там часто мысли идут на плоту,
бросая из золота кольца.
Я знаю холод, его чистоту,
под утренним небом зимою,
где город в вечном белом плену,
мерцает ночью стеною.
И только вчера, отдавши огню
все письма свои и бумаги,
решился я жить там, где хочу
вывесить новые флаги.
Пальто
Холодное море бьётся о пристань,
деревья роняют первые листья,
скамейка без спинки терпит все капли,
и волны качают хлипкий кораблик.
Пустое пальто сидит на причале,
своим воротом чёрным ветра не чая.
А в грязном кармане лишь сигареты,
туман создающие летом по ветру.
И новый удар шторма о пристань
опять оголит ненужные мысли.
Пальто посидит, шарфик лелея,
с капель дождя убраться не смея,
и где-то потом в дожде иль тумане
он тихо уйдёт в море без края.
Черный курок
Моё одиночество здесь,
инеем белым на полках,
просится рядом присесть,
воет безумным волком.
Пар уходит наверх,
стекла давят оградой,
выдумать что-то бы "сверх",
даже награды не надо.
Моё одиночество здесь,
дарит безумные мысли.
Волка чёрного спесь
кроет дыханием выси.
Тихо закройте дверь,
станьте мягкостью пледа,
я, наверно, теперь
пуля внутри пистолета.
Schneider
Мне историй довольно,
я сыт, как цербер,
мне дайте команду "вольно"
и имя новое – Schneider.
Пустите меня, не ищите,
сожгите бумаги и даты,
продайте мой старый китель.
Кто должен дождётся расплаты.
И в водах холодного моря,
где чайки гибнут в пучине,
я брошусь в бездну из горя
навстречу скорой кончине.
Легенда о летающем народе
"Не выжить всякому, кто смел,
не рвать цепей хваленой силой,
лежать под градом ржавых стрел
тому, кто в гору тянет вилы".
Гласила надпись в камне скорби,
что двести лет не сбросил крошки,
что все стоит и держит