Война глазами подростка. Игорь Васильевич Бестужев-Лада

у отца незадолго до окончания института (и начала Большого Террора) произошел конфликт с его подружкой-студенткой по фамилии Вяземова – тоже запомнилось на всю жизнь. Тогда мне была непонятна суть конфликта. Сегодня думаю, что вполне мог быть романтическое: виды на замужество, их крах (потому что отец, как и его сын, не представлял себе свою семью брошенной) и месть отвергнутой женщины. В годы их дружбы он, по своему обычаю, много рассказывал о своей жизни. В том числе о том, как в середине 20-х годов по болезни отсутствовал на партсобрании, где шла дискуссия о «генеральной линии партии» с осуждением Троцкого (естественно, единогласно), а его, вместе с еще несколькими отсутствовавшими, записали для пущей важности «воздержавшимся». Этому эпизоду тогда никто не придавал значения, он не фигурировал в бесчисленных анкетах и рассказывался чисто юмористически. Кроме того, отец рассказывал, что его тесть – отец матери – был приказчиком а в анкетах о такой мелочи тоже не упоминалось.

      Юмор обернулся гражданской казнью. Последовало заявление Вяземовой в парторганизацию (и это при конфликте с директором!), и отец был исключен из партии «за сокрытие фактов биографии, порочащих честь члена ВКП(б)». К исключению была добавлена ссылка рядовым инженером на маленький заводишко в маленьком городишке Чистополь, где-то далеко за Казанью. Таким образом, бывший парттысячник исчез разом и из партии, и из Москвы. И это спасло ему жизнь. Почти все оставшиеся в партии и Москве были физически уничтожены на протяжении ближайших месяцев. Отец вернулся в Москву весной следующего года, аккурат к бериевской «оттепели», когда первая волна Террора спала и многих, оставшихся в живых, выпустили из лагерей. Его восстановили в партии «с сохранением партстажа с 1924 г.», т. е. с признанием ошибочности репрессии.

      Возвращение отца в Москву весной 1938 г. было поэтапным. Сначала на все лето – должность рядового механика в колхозе села Рябушки под Боровском на реке Протве. Затем переход инспектором в Наркомзем и 8-метровая клетушка сторожа на нас троих в двухэтажном бараке на окраине Кузьминского парка (тогда – далекое Подмосковье), Через год – переселение в только что освободившееся здание стройконторы – прекрасная 16-метровая комната, да еще с 8-метровым отрезком коридора, превращенным в супружескую спальню – целая квартира! И все это намного ближе к Москве – в городке ВИМ (Всесоюзного института механизации сельского хозяйства, где отец и закончил свою жизнь сорок лет спустя), на окраине дачного поселка Плющево по Казанской железной дороге, который фактически был пригородом города Перово, который и пригородом-то Москвы трудно было назвать – настолько это было далеко до столицы: 21 минута езды на электричке мимо сплошных старых дач вместо нынешних «хрущевок» и «башен».

      Цель такого центростремительного движения была одна. Она уже тогда неоднократно формулировалась обоими родителями вслух при мне: «чтобы ты окончил московский институт» (неважно, какой). И они неуклонно шли к этой