Дело следователя Музраева, которого считали самым близким другом главы СКР Александра Бастрыкина (арест Музраева даже расценивали именно как удар по нему) я тоже не могла обойти стороной. Главный следователь Волгоградской области, по версии следствия, якобы хотел взорвать тамошнего губернатора.
Или вот дело пожилого полковника КГБ-ФСБ Владимира Заречнева (обвинялся по экзотической статье «Обещание посредничества во взяточничестве», которую переквалифицировали на «мошенничество»). Заречнев – легенда, внедрялся в самые опасные банды и однажды даже разоблачил итальянскую мафию, за что получил награды из рук руководства СССР. О некоторых проведенных им спецоперациях сняты учебные фильмы для студентов академии ФСБ.
История Заречнева показательна – пришли времена, когда честная репутация, былые заслуги, ордена, друзья-однополчане ничто для системы. И дать гарантии, что в какой момент ты не окажешься на пути катка, сегодня не может никто. Сам Заречнев дает простой «рецепт»: оставаться человеком несмотря ни на что и верить, что любой срок рано или поздно заканчивается, а жизнь есть и за решеткой.
Еще одно странное дело – в конце 2020 года начальник ОМВД по Кизлярскому району Дагестана полковник Гази Исаев обвинен в причастности к терактам на станциях московского метро «Лубянка» и «Парк культуры» 29 марта 2010 года (тогда 39 человек погибли и более 100 получили ранения). Причем, по версии следствия, Исаев в числе прочего лично подвозил одну из смертниц. Злая ирония – полковнику был заочно вынесен шариатским судом смертный приговор как раз за его многолетнюю непримиримую борьбу с террористами. Благодаря ему было уничтожено несколько сотен боевиков.
В одном ряду с серьезными расследованиями стоит мой маленький материал про пранкера, который неудачно пошутил, упав в вагоне поезда метро и сымитировав приступ коронавируса. Его дело тоже показательное. Да, шутка неуместная, но еще более неудачно пошутили правоохранители, расследуя его дело больше года! Все это время он в СИЗО. Дома маленький ребенок. За неудачные шутки сажали разве что при Сталине. Но почему-то жестокости системы в случае с пранкером почти никто не удивился.
Одну из глав этой книги я посвятила смерти националиста Максима Марцинкевича по прозвищу Тесак. Для меня его история стала очень личной. Все последнее время за решеткой он писал мне письма или с просьбой о помощи, или рассказывая, что происходит, по его мнению, несправедливого и неправильного за решёткой. Он верил, что я могу это как-то исправить. Эта вера осталась у него со времен, когда он сидел в «Кремлёвском централе», куда я приходила с проверкой, как член ОНК Москвы. Мы много общались в камере, он старался к каждому приходу правозащитников подготовить перечень болезненных тем, предлагал решения, сообщал, в каком СИЗО и кто сильно болеет, кого мучают и т. д. Я потом проверяла информацию, и почти всегда она подтверждалась. А его инициативы (например, как сделать перевозку заключенных гуманной) были очень разумными.