Утро 21 августа выдаётся ясным и тихим во всех отношениях. Всю ночь защитники Кошечной батареи слышат с моря шум работ и вот в утренней дымке видят, что «Президент» и «Вираго» сильно накренились на правый борт, очевидно, из-за подводных пробоин[334]. На других судах союзной эскадры видны хотя и не столь серьёзные, но всё же совершенно очевидные и многочисленные повреждения. Так в ремонтных трудах день и проходит. Но случается в этот понедельник ещё одно событие, о котором русские опять ни сном ни духом не ведают, но который сыграет решающую роль во всей битве за Петропавловск.
В тот день, сойдя на берег поодаль от города для похорон контр-адмирала Прайса, союзники встречают четверых американских китобоев (опять китобои!), живших в этом месте в шалаше, и те говорят им, что наиболее уязвима крепость со стороны седьмой батареи, и рассказывают о едва приметной тропинке, которая ведёт прямо в Петропавловск[335]. Между французским командующим и занявшим должность Прайса английским капитаном Николсоном происходит бурная дискуссия. Фебврье-Депуант считает повторение штурма немыслимым, британец же утверждает, что русские уже израсходовали бо́льшую часть боеприпасов, и второй натиск решит дело. Поскольку француз наотрез отказывается ещё раз подставлять свои суда под огонь неприятеля, Николсон предлагает взять основную тяжесть атаки на себя, подавить корабельным огнём соответствующие русские батареи, высадить после этого десант примерно в 700 человек[336] в том же месте, что и в прошлый раз, но разделить его на две группы. Первая (и меньшая) должна будет занять господствующую высоту и, втащив на неё корабельные орудия-гаубицы, заставить их огнём замолчать «Аврору». Второй предстояло сосредоточиться у подножия, осуществить стремительный бросок в город, ворваться в него, зайти в тыл прежде всего Перешеечной батарее и взять её.
Фебврье-Депуант ставит вопрос на голосование. Три британских капитана высказываются за штурм, два французских – против, один