мелкой сучностью и капризами
многочисленных
так называемых баловней гения, каковые
совсем не они.
я не стану винить его в том, что он
отвалит, и надеюсь, пришлет мне фото своего
Переулка Роз, своего
Проспекта Гардений.
придется ли мне искать других
пропагандистов?
тот приятель в русской
ушанке?
или та морока с Востока
с космами
из ушей, с мокрыми и
сальными губами?
или же мой редактор-издатель
уходя в мир тюльпанов с
теплицами
передаст всю
механику
бывшего своего ремесла
двоюродному брату,
дочери или
какому-нибудь Паундианцу с Большого
Сюра?[4]
или же просто завещает все
дальше своему
Экспедитору
который восстанет подобно
Лазарю,
теребя вновь обретенную
важность?
можно вообразить
ужасное:
«Г-н Чинаски, все ваши работы
теперь должны подаваться в
форме Рондо
и
отпечатанными
через три интервала на рисовой
бумаге».
власть разлагает,
жизнь калечит
проходит
всё, а от
бородавок
не лечат.
«нет-нет, г-н Чинаски:
в форме Рондо!»
«слушай, чувак, – спрошу я, —
ты разве не слыхал о
тридцатых?»
«тридцатых? это еще
что?»
мой теперешний редактор-издатель
и я
временами
действительно обсуждали тридцатые годы,
Депрессию
и некоторые уловки, каким
она обучила нас —
например как перетерпеть на почти что
фиге с маслом
и все равно
двинуться дальше.
так вот, Джон, если это случится, наслаждайся
своей интерлюдией в
растениеводстве,
культивируй и переноси пыльцу
с куста
на куст, поливай только
ранним утром, стели
соломку, дабы предотвратить
рост сорняков
и
подобно мне в моей писанине:
не жалей
навоза.
и спасибо, что
обнаружил меня на
Авеню ДеЛонгпре, 5124.
на полпути между
алкоголизмом и
безумием.
вместе мы
бросили перчатку
и есть те, кто вызов принял
даже сегодня, гораздо позднее
таких принявших можно
найти
а огонь поет
меж
деревьев.
воздух и свет и время и пространство
«– знаешь, у меня ведь тоже была семья, работа, что-то
постоянно
мешало
а теперь
дом