– Вы же не хотите сказать, – начинаю я, – что мы будем заниматься настолько долго?
Он смеется и протягивает мне пончик в матовой розовой глазури.
– Окулова-Окулова, – тихо произносит Максим Михайлович, – иногда мне кажется, что ты совсем ничего не понимаешь.
От неожиданности я едва не роняю угощение на пол. Я? Ничего не понимаю?
– Я не о твоих знаниях русского языка и литературы, – тут же объясняет учитель, перехватив мой взгляд. – Они практически безупречны.
– А о чем же тогда?
Я хмурюсь, а Максим Михайлович идет к уже закипевшему чайнику, оставляя мой вопрос без ответа. Все еще пытаясь понять, что он имел в виду, решаю помочь ему и достаю из тумбочки уже знакомую коробку с чайными чашками. Есть в этом всем что-то неуловимо уютное и теплое, и я вдруг осознаю, что хочу запечатлеть этот момент навсегда в своей памяти.
– Чему мы посвятим сегодняшнее занятие? – интересуюсь я, когда спустя пару минут мы с учителем сидим напротив друг друга с наполненными чаем чашками.
Максим Михайлович медленно разворачивает шоколадную конфету, освобождая ее от пестрого фантика.
– Поговорим о любви.
Я тут же качаю головой.
– Не лучшая тема, мягко говоря, – говорю я.
– Отчего же? – Максим Михайлович отправляет конфету в рот и, на секунду закрыв глаза, спрашивает: – Разве не все в литературе завязано на любви?
– Если поискать, можно найти достаточно много произведений, где вообще о любви нет ни слова, – огрызаюсь я.
Максим Михайлович поднимает брови, удивленный моей неожиданной резкостью. Понимаю, что следовало бы извиниться, но почему-то совсем не хочется этого делать.
– Я знаю, что ты влюбилась, и что это закончилось плохо.
Голос Максима Михайловича непривычно тихий, будто бы он не совсем уверен в своих словах. Я сжимаю чашку в руках и сквозь зубы спрашиваю:
– Откуда вы знаете?
Он тяжело вздыхает и берет в руки очередную конфету. Шелест фантика начинает меня раздражать, и я со свистом выдыхаю.
– Нетрудно догадаться.
– Я, кажется, просила вас, – напоминаю я, – не делать того, что вы делаете!
В конце фразы мой голос срывается на крик, и я вскакиваю со стула. Максим Михайлович делает то же самое. Секунда – и его руки оказываются на моих предплечьях, осторожно, но в то же время крепко удерживая меня на месте.
– Я хочу помочь тебе, – говорит он.
– Я помню! – пытаюсь отойти в сторону, но учитель не позволяет. – Но не понимаю, зачем вам это.
Максим Михайлович вздыхает, и перемещает свои руки. Теперь они у меня на плечах.
– Думаешь, – тихо произносит он, – я понимаю это сам?
И я, заглянув ему в глаза, понимаю, что он не лжет. Максим Михайлович – такой серьезный и взрослый, сейчас одержим помощью мне, но никак не может понять, зачем и почему ему это нужно.
– Знаете, –