Тогда я решила, что мама умудрилась сделать какой-то опасный артефакт для какого-то опасного человека. Пусть это и совершенно не в её характере. Но то было единственное объяснение, которое я смогла найти. И поскольку я всегда была послушной дочерью, я выдохнула:
– Обещаю.
Её глаза посветлели от облегчения.
– У вас два дня на сборы. – Лицо мамы было измученным: резкие чёрточки морщин отчётливо пересекли лоб, переносицу, кожу в уголках глаз и губ. – Поедете послезавтра, как рассветёт.
– Мам, ты обращалась к страже? Если кто-то тебе угрожает…
– Нет. Мы не можем. Ты не можешь. И ты должна молчать, слышишь? Ни слова – ни Гвен, ни учителям, никому. Никто не должен знать, что происходит.
– Почему?
– Не спрашивай. Просто езжай. Ты обещала, помнишь?
Я долго сидела, глядя на неё, пытаясь справиться с желанием закричать.
Встала – и, наклонившись, коротко поцеловала маму в щёку.
– Хорошо, – мой голос был таким же, как её кожа, сухая и холодная. – Эшу сама скажешь?
– Уже сказала. Перед тем, как позвать тебя.
Сказала? И после этого брат обратился ко мне таким обыденным тоном, с обычным отстранённым лицом?.. Хотя да, чему я удивляюсь.
Это же Эш.
– Прости, Лайз. Так нужно.
Я кивнула, прежде чем развернуться на пятках, не чувствуя пола под мягкими подошвами.
Я не помнила, как вернулась на веранду: только что перед глазами была дверь в мамину комнату, и вдруг – уже залитый солнцем сад. Села на деревянный табурет, рядом с круглым столом, за которым мы всегда ели с первых тёплых весенних деньков до первых осенних холодов.
Уставилась перед собой.
Вот ты живёшь обычной счастливой жизнью, ходишь в школу, поступаешь в колледж, помогаешь маме выращивать кабачки по примеру Пуаро… а потом раз – и погожим летним днём, ничем не отличающимся от прочих, тебе объявляют, что всё это позади. Что ты должна бросить всё, к чему привыкла и с чем сроднилась, и срываться не пойми куда, убегая от неведомой опасности.
Из-за чего? Из-за кого?..
– Что думаешь? – Лицо Эша заслонило собой зелёное пятно сада, когда брат опустился на табурет напротив.
Эш, мой маленький братик… Я называла его маленьким, потому что была на пять лет старше, но уже тогда понимала – непостижимым образом в свои двенадцать Эш взрослее и меня, и мамы. Внутренний возраст и делал его глаза такими странными: взгляд старика при детском кукольном личике.
– Всё из-за её работы, да? – не дождавшись ответа, продолжил Эш негромко.
– Не знаю.
– И это странное переутомление тоже неспроста?
– Я не знаю, Эш. Не знаю. Но мы должны уехать.
– Хочешь сказать, мы просто послушаемся?
– Она взяла с меня обещание. С тебя, я так понимаю, тоже.
– Только вот мы уедем, а она останется здесь. Разбираться с тем, что нам угрожает, кем или чем бы это ни было. В одиночку.
Эш казался спокойным. Как всегда. Брат редко проявлял эмоции,