– как угодно называй (да и само это желание (сама же просила, сама же захотела услышать) потому только и появилось), – толкнуло твоего Коленьку (Колю, Кольку) с девятого этажа (вот сама погляди – насмешка есть насмешка, символ, синхронизация – как ты там это называешь (ты, сука, ведь Юнга на самом-то деле не читала)?: он не из спальни прыгнул, не из гостиной – из кухни, из твоей ебаной кухни – и только яблоки с подоконника вслед посыпались), и Оленька сбежала от тебя подальше, потому что никому ты не нужна, потому что херня это все, болтовня тупая твоя, сюсюканья эти (и еще два раза в живот), а не любовь – любить ты не можешь) после желчного его Fb поста, где он со звериным запалом громил ее кулинарное шоу (не ясно, конечно, только ли желчь Ильи Алферова стала поводом для плевка; по словам самого Ильи Алферова, его личное раздражение возникло от взлетевших после поста просмотров шоу почти-теперь-нежены-уже, так, во всяком случае, он заключил в комментариях под постом Юлика Сперанского, бывшего коллеги по небывшей теперь редакции, с которым они устраивали регулярные Fb-срачи несколько лет подряд, в котором Юлик Сперанский настаивал на том, что шоу Ильи Алферова уже-бывшей-почти-жены не про кулинарию вовсе и даже не про психологию, но про деконструкцию гендерных ролей, Илья Алферов ответил в том роде, что Юлику Сперанскому, конечно, виднее, потому что это он, Юлик, учился с ней на одном курсе и тогда еще трахал холодное, что труп, ее тело, и не только ее, а всей русской кинокритики, которая сама мертвее всякого мертвеца, потому что он, Юлик Сперанский, некрофил, но почти сразу же комментарий удалил) прямо в зале суда (и хорошо, что совместно нажитым теперь считалось почти все: не только квартира в Коломенском, но и Оленьки однушка в Митино, и квартира матери бывшей-почти-жены Ильи Алферова, которую они оформили куплей-продажей, чтобы не платить по долгам придурошной старухи (Илья Алферов до сих пор дергался, вспоминая костлявые ее пальцы, тянущиеся под тяжестью перстней к полу, и легкий, всей жизнью отточенный до совершенства, отталкивающий жест ладонью, и жуткую вонь немытой посуды с кухни – и прямая спина, убранная в палантин, и ты, сучара, так подыхать будешь: одна в пустой квартире на юго-западе – это у Ильи Алферова трое несовершеннолетних и жена-теперь-почти, между прочим, от онкологии умирающая, и это Илье Алферову причитается), отправилась жить в материну квартиру, которую терпеть не могла и с детства еще боялась, и каждый ее квадратный сантиметр отдавался головной болью, и каждый злоебучий сантиметр заставлял вспоминать и сомневаться, рыдать и вздрагивать, курить ночами на тесном балкончике (за балконные перекуры отец когда-то чуть все волосы ей не выдрал – и мать только руками разводила, мол, тебе не раз говорили, а теперь реви сколько влезет, может, полегчает, только реви тише, потому что отцу вставать рано, потому что отец во благо народа, а ты, тварь, позоришь, и как ему соседям в глаза после такого, свою дочь воспитать не смог, зато народным образованием занимается, потом отец хрясь об угол кухонного
